Холст

Холст

Книгу посвящаю друзьям, которые были всегда рядом, в то время, когда я слепо шел в тени большекрылого орла, готовившегося сделать бросок своими заостренными трезубцами. Всем тем, которые держали свою дверь открытой, когда я стоял гнилым деревом в золотистом океане.

Рустаму З., Алексею Ж., Марии Г., Хачиму, Евгении Г., Вадиму К., Галине М., Евгению Я., Елене С., Мансуру А., Лене С., Линару С., Тимуру З., Рустаму В., Марии Ю., Рафкату Х., Надежде Б., Екатерине Б., Илье Ф., Александру Ф, Бурковой Л.

Спасибо друзья!

Пролог и он же эпилог[1]

Словно золотистый океан покрывал поле с начала дороги до края горизонта. Взошедшая рожь, разбухшая колосьями, полными семян, щекотала своими усиками небо, добавляя в него золотого богатства. Кажется, оно вобрало в себя больше ржаного цвета. Позволим себе такую шалость. Итак, что же было дальше?

Орел, летая над золотым океаном, завидев жертву, наслаждающуюся жизнью во ржи, которая расцветала над ней, упал камнем вниз, схватил ее своим крепким клювом и продолжил парить по поверхности, словно скат в море. Он задевал своим жирным орлиным брюхом и невероятно длинными крыльями колосья, колыхал их, создавал бурлящие золотистые волны. Так легко, как ни в чем небывало! Да, он был, представьте его. Без него бы и безвозвратности не было, к сожалению.

Наверное, стоило бы изобразить занудного агронома, и то, как он, любитель кляуз, уже пишет очередное письмо начальнику колхоза или даже своему начальнику, что пора, пора снимать урожай. Нет. Все же не стоит, случившееся уже не исправить никак! Ни грамма красок на него тратить не будем. Забудем о нем, словно и не было его.

На горизонте неожиданно появилось сухое дряхлое ветвистое деревце угольно-черного цвета, с раскинутыми в разные стороны ветвями, словно многочисленное бессчетное число человеческих рук с неестественно уродливыми изогнутыми пальцами. А что насчет корней? Корни – это источник жизни, могучести, стойкости дерева. У такого уродливого дерева их не должно быть. Отказываемся от них. Ржаное поле прикроет этот недостаток.

Мария, зеленоглазая красавица, не может спустить глаз с безграничного поля жизни. Пред ней и серый орел, и дерево и, конечно же, заглядывающее за горизонт колышущееся ржаное поле. Только вот дерево издалека для нее выглядит массивным, живым, она не может знать его настоящей природы. С самого утра она, приставив правую ладонь ко лбу козырьком, пытается что-то разглядеть на том самом дереве. Средь его веток безобразничает кто-то, а может, что-то. Солнце ослепляет, закрывает ей обзор. Но оно все равно вселяет уверенность. Ведь солнце все же несет ответственность за всю нашу планету. Лишь какое-то светлое пятно с завидной скоростью перемещается вдоль ствола. Она старательно вглядывается, не ее ли это малыш, который пропал из ее поля зрения. А ведь это сделать просто было не возможно, никому это не удавалось до сих пор. Она чувствовала что он ползал подле нее, все это время он пытался ухватиться за подолсарафана, чтобы встать на свой ножки. Как всегда, она держала все под своим контролем. Одно мгновение – и нет его. Здесь красок жалеть нельзя, только самые чистые. А если и смешивать цвета в палитре, то только с палящими лучами солнца.

Василий рос озорным непоседой. Удаль, ловкость, расчетливость. Все было при нем. Так бы сказал любой родитель своего чада. Тот самый родитель, который с улыбкой на лице скажет:«Даже представить нельзя того, как такой сорванец доставляет столько приятных хлопот».

Не давать заскучать Марии, тьфу, это легко. Ни дня без приключений, тьфу, легче легкого. При малейшей возможности убегает из дома. Нет, такому не бывать, всегда предупреждает. Да, это вылитый Васька! Он желанный ребенок, сам справляется со своими очень важными дневными делами. Однозначно жалеть мазков нельзя. Жирнее и как можно точнее.

И как этот сорванец добрался до дерева и смог взобраться на него? А главное, зачем? Остался бы дома, но это оказалось неизбежно. Он замер, что-то пытаясь усмотреть на горизонте, как и его мама, изобразив из своей маленькой ладошки козырек. Что там? Там текла безмятежная широченная река. Она разрезает собой ржаной океан и уходит к горизонту, до полного соития с небом.

Мария почувствовала своего малыша и тоже отвела взгляд в ту же сторону, куда смотрел ее Васечка. Она увидела голубой ручеек, вдруг появившийся из ниоткуда. Наконец-то она увидела, что привлекло внимание парнишки, и вместе с ним наблюдала, как из ниоткуда взявшийся ручеек размазался по небесному голубому полотну, пронизанному солнечными лучами. Стерлись и границы холста, да и все краски палитры остались на стыке безграничного океана и неба. Краски неба забрали на себя продолжение, разрезающей ржаное поле, реки.

Вот, пожалуй, и все. Даже мелкие детали получили свою жирную порцию масляной краски. Теперь картина не сможет ссохнуться, как это делает память. Это навсегда. Но сомнения об упущенном все же терзают. Время ушло, изменить что-либо не представляется возможным. Вот и масляная краска уже заметно подсыхает, блестя последними каплями олифы.

Путь назад отрезан

– Папа, я вернулся, – после этих слов Сергей проснулся со взмокшим лбом, его подушку можно было выжимать. Он пулей вскакивает с кровати, добегает до форточки; на ощупь открывает ее и начинает жадно глотать воздух. Его трясёт, как двигатель старого трактора; будто земля под его ногами пришла в движение и стала накаляться, да так, что обжигает пятки. Было три утра! До звонка будильника оставалось четыре часа.