Хороший сын

Хороший сын

Он смотрел в окно на пробегающие мимо дома и машины, на по-летнему ярких людей, на деревья, на свежевысаженные вдоль фасадов клумбы и ни о чем не думал. Ему нравился этот способ: сесть в раздолбанный трамвай, в самый хвост, где сильнее всего трясет, и не думать. Просто ехать до конечной, раскачиваясь туда-сюда в такт стуку колес: та-там, та-там, та-там… просто таращиться в окно на мир, который не имеет к тебе никакого отношения и — не думать.

Мать сказала это утром, только проснувшись, видимо так уж не терпелось поделиться замечательной новостью:

— Наверное, ты будешь смеяться, но все срослось: я уезжаю. Неделю на оформление документов, еще дня три на непредвиденные обстоятельства и — «Прощай, немытая Россия!» Ричард уже ждет.

Он как раз разливал кипяток в чашки с растворимым кофе и сам не заметил, как плеснул себе на ноги.

— Чччерт!

— Ах… ты такой неуклюжий! Сколько раз тебе говорить: неужели нельзя аккуратнее?

Сделалось больно и обидно.

Занавески были желтыми, с большими разлапистыми подсолнухами. От этого свет, падающий из окна, тоже казался желтым, как масло, и слишком теплым, почти горячим. Свет заливал стену, выщербленную эмалированную мойку, исцарапанную плиту и новую скатерть в модную красную клеточку, на которую он только что поставил тарелку с бутербродами. На жаре колбаса и сыр покрылись жирными каплями, словно вспотели. В тени угла мягко, по-домашнему урчал холодильник.

Он смотрел на бутерброды, на распечатанный пакет вчерашнего молока, и думал: «Как это было глупо — каждый день готовить, мыть посуду, убирать… и надеяться, что она передумает?»

— А как же я?

— Высохнет. Вода ведь. Или обжегся?

— Нет… если уедешь, как я один?

— Один? Сынок! Тебе двадцать пять скоро! Найдешь кого-нибудь, — и она засмеялась, словно это и в самом деле было весело.

Найдет он кого-то, как же…

— Это ты сейчас сидишь целыми днями, а вот годик-два и найдешь себе какую-нибудь… только смотри мне, хорошую девушку найди! Не как, вон, у Сергея Васильича жена-красотка. И шуба норковая, и сапожки-не сапожки… а ведь ни дня не работала. У нее, скорее всего, и профессии-то нет никакой, так, приживалка, за него, старика, вышла только ради денег. И не как та, рыженькая, ну, помнишь? С Юркой вашим еще гуляла? Так вот, я ее вчера в центре видела с черным каким-то…

Он не слушал, думал о Миле.

Милочка не была костлява, как принято у девушек, и от этого не считалась красивой. Но ему почему-то сразу понравились ее пышные груди, мягкие даже на вид, обтянутые джинсами упругие ягодицы, белые руки, усыпанные веснушками, маленький носик и лучистые глаза. Когда она курила с подружками на заднем дворе школы, он прямо прирастал к окну, забывая дышать каждый раз, как наманикюренные пальчики сжимали сигарету и с полуоткрытых губ девушки слетало легкое облачко дыма. От нее пахло духами и дорогим табаком, но ему хотелось, чтобы молоком и яблоками. Он так ей и сказал однажды:

— Люда мне не нравится, грубо как-то, лучше Мила. А пахнет от тебя яблоками и еще молоком.

Она засмеялась.

— … девчонки-то сейчас знаешь, какие ушлые, такого, как ты, дурня, в два счета окрутят. Ты — парень видный, здоровый… ума, правда, немного, да кому он сейчас нужен, ум этот? Вон, их, умных, по биржам сколько. А у тебя еще и квартира. А что? Квартира у нас большая, в хорошем районе, вся тебе достанется.

— Нашел уже.

— Нашел? — она замерла в недоумении.

— Сегодня к нам на ужин пригласить хочу. Только, мам, ты с ней подобрее, ладно?

— Ну что ж, посмотрим, что за птицу ты там «нашел»…

Милка схватила в прихожей сумочку и выскочила за дверь. Он бросился следом и едва перехватил в подъезде.

— Что случилось?

— Ничего! Руки убери.

Она раскраснелась, тяжело дышала и все норовила вырваться. Он притиснул ее к стене и хотел только одного — чтобы успокоилась и объяснила, наконец, в чем же дело.

— Мила, ну?!

— Это все твоя мать! Она сказала, что я толстая, неряха, что за собой не слежу…

Мила замолчала и разревелась.

— Не может быть, ты, наверное, не поняла. Мама — она добрая…

— Добрая? — девушка дернула плечами и вырвалась из объятий, — добрая?! Старая стерва! Мужика нет — вот и бесится!

Это она про кого так? Про мать? Про его маму?!

— Это ты про маму?

Вопрос повис в тишине. Внутри все вскипело, поднялось мутной пеной и выплеснулось наружу — он размахнулся и ударил. Звонкая пощечина эхом прокатилась по подъезду.