Хорошо драться по субботам

12-15 главы

XII

Я недолго переживал по поводу проигранного боя. Уличные разборки, походы с друзьями на озеро, прогулки с Леной вскоре увлекли меня в привычный водоворот многообразной летней жизни. Я продолжал посещать спортивный зал и с удовольствием отдавался любимому виду спорта.

Сегодня после тренировки я решил пройтись пешком и вернулся домой позже, чем обычно. После того, как мать привела в дом сожителя и через некоторое время решительно порекомендовала называть его папой, я старался не спешить домой. Это случилось несколько лет назад. Привычный и удобно устроенный порядок вдруг утратил свои, казалось, незыблемые  связи и стал совершенно неузнаваем.

Я вздохнул и закрыл глаза. Внутренний мир квартиры неохотно выстраивался в почти забытую – тогда еще был жив отец – многомерную картину: веселенькие голубые обои на стенах, запах свежеиспеченных пирожков на кухне, радостный и громкий смех мамы. Теперь она редко смеется. В ее движениях и взгляде появилась скрытая осторожность и даже робость. Да и атмосфера в доме стала другой, хотя домашнее пространство почти не изменилось – те же книги в тяжелом дубовом шкафу, но пыльные и  давно не читанные, те же огромные керамические кашпо с комнатными растениями, но ветвистые их стебли-щупальца слишком разрослись и пожелтели. Казалось, даже старая хрустальная люстра источает неприятный холодноватый свет.

Возвращаясь домой, я тихо открывал дверь и, чтобы избежать житейских премудростей отчима, заключенных в форму нотаций, пытался незамеченным прошмыгнуть в свою комнату. Но неизменно натыкался на его оторванный от газеты взгляд с далеко и умело спрятанным раздражением. Вообще-то, мужик он был неплохой, но с повышенным чувством справедливости. И решать, что справедливо, а что – нет, было позволено лишь ему. Отчим частенько покрикивал на маму, ежели она каким-то образом пыталась влиять на ход тех или иных событий. Однажды, не так давно, он попытался дать мне оплеуху. В тот вечер я с друзьями впервые попробовал сухое вино и от меня пахло спиртным. Но я, перехватив руку «папы», буркнул: «не стоит». После этого случая наши отношения практически прекратились – мы старались не замечать друг друга, отчего мама неимоверно страдала.

Я вспоминал тот день, вернее утро, когда отчим впервые появился в нашем доме.

Солнечный зайчик игривой теплой ладошкой тронул мои глаза и, чуть подрагивая, уперся в стену возле кровати – стало быть, страшноватые одинокие часы с их невнятными ужастиками остались позади. Мама сегодня работала в ночную смену. Не то, чтобы я сильно боялся, но всё же было неприятно. Почему-то именно в те ночи, когда я оставался один, квартира наполнялась шорохами, вздохами и даже, кажется, шагами. Потом всё стихало. Тяжелая тишина выплескивалась из мрака и медленно растекалась по комнате. Тускло поблескивали сиреневые звезды, выхваченные кусками оконных проемов. Длинные лохматые тени без устали сновали по полу, стенам и каким-то образом забирались даже на потолок. Видимо, они таились за книжным шкафом, и когда я на миг закрывал глаза, они стремительно перебирались за шторы, едва заметно шевелясь в темно-зеленом пространстве, а затем выходили на ночную охоту.  Темнота – это не только отсутствие света, но и определенные физические ощущения. Я с головой накрывался одеялом, но этот нехитрый маневр едва ли избавлял меня от страха. Более того – кто-то, тихо шаркая по паркету, подходил к кровати и осторожно притрагивался ко мне пальцем. Я вскрикивал и, отбросив одеяло, стремглав мчался к выключателю и зажигал свет. Медленно скользил взглядом по комнате и, убедившись, что в спальне я всё-таки один, шлепал босыми ногами к кровати. Я задумывался – видимо, темнота является благоприятной средой для возникновения невидимых для человеческого зрения существ. Размышляя об этом, я тяжело вздыхал и, повернувшись к голубеньким, в белую крапинку обоям, закрывал глаза.

Утром, – спящего при зажженном электрическом свете, – меня и заставала мама. Я слышал, как она щелкала выключателем, переодевалась и шла на кухню готовить завтрак. Приглушенно гремела посуда, весело посвистывал закипающий чайник. Через приоткрытую дверь доносились приятные гастрономические запахи. Это были лучшие моменты в ускользающей детской жизни. Разноцветные задорные точки мельтешили в моих глазах, и я снова проваливался в мягкую зыбкость утреннего сна.

– Просыпайся, соня, – мама легонько теребила меня за плечо. Голос у нее был необычный, особо торжественный, что ли. – Я сегодня не одна: у нас гость. Вернее, не гость, – она смущенно кашлянула. – В общем, поднимайся, будем знакомиться.

Я нехотя открыл глаза. Рядом с мамой стоял какой-то мужик и довольно строго смотрел на меня. С морщинистым загорелым лицом, почти лысый, широкий в кости, но сухощавый. Маленькие, очень подвижные, неопределенно-линялого цвета глаза словно пальцами ощупывали комнату. И меня в ней – как ненужное, но вынужденное недоразумение.

         – Не годится парню так долго спать, – сказал он и вдруг сдернул с меня одеяло. Улыбнулся, обнажив в углу рта несколько золотых зубов. – А в пижамах спят только маменькины сыночки и … ­–  гость не договорил до конца фразу, и улыбка сползла с его лица.

         – Что ты, Са… Александр Григорьевич, – мама покраснела, виновато взглянула на него и накинула на меня одеяло. – В пижамах спят очень многие люди, в том числе, мужчины.

         – Ну, до мужчины ему еще дорасти надо, – примирительно буркнул мужик и окинул взглядом комнату.

         – Вася, сынок, – похоже, мама собиралась сообщить нечто важное, так как голос ее дрожал, и она долго подбирала слова.