Хозяйка лесопилки, или Забытая жена

Глава 1

Бывают сны, после которых просыпаешься, и думаешь: на самом деле всё происходило, или это всего лишь сон? Вот и сейчас я проснулась, но боялась открыть глаза, потому что там, во сне, я умерла. А если быть точнее, шла по тротуару, нагруженная пакетами, а автобус, который должен, по идее пронестись мимо, что есть силы впечатал моё тело в крытую остановку, дальше темнота. Так реально, так страшно…

Ещё пару секунд я пыталась прийти в себя, потом аккуратно высунула нос наружу из-под тёплой шкуры и поняла, что дома у меня шкуры точно нет. Укрывалась я, как все обычные люди, одеялом или пледом, но никак не шкурой. Сглотнула тугой комок и попыталась не дышать, только сейчас поняла, что вонь в комнате стояла удушающая. Чем только не воняло: и горелой едой, и немытыми телами, и мочой, от запаха которой даже глаза заслезились.

‒ Нэнька чего валяешься? — зычно раздалось над ухом, и я вздрогнула. — Вставай давай, ленивица, сестра сегодня замуж выходит, а ей и дела нет, спит как принцесса.

Я тихонько посмотрела, стараясь разглядеть того, кто стоит надо мной, и зажмурилась. Женщина была дородной: красное от злости лицо без тени косметики, на голове шапка. Белая рубаха с рюшами на груди и сарафан, расшитый блёклыми нитями, так, наверное, одевались мои предки, и это вызывало оторопь и непонимание происходящего. Женщине надоело кричать, и она с силой стянула шкуру, а меня, как нашкодившего котенка, скинула с кровати. Я была не то, что испугана, я была удивлена, что она смогла так легко скинуть восемьдесят килограммов, пока не увидела свои руки. Тонкие, можно сказать, хрупкие косточки, длинные пальчики с обгрызенными под кожу ногтями.

‒ Быстро пошла помогать, бездельница! ‒ возмутилась тётка. ‒ Кормишь ее, одеваешь, обуваешь, а она, неблагодарная, не может сестре помочь!

Женщина ещё побурчала для порядка и ушла, оставив меня в полной растерянности. Нет, я читала и про попаданок, и про переселение душ и как-то сразу поверила, что там, на родине, я умерла, но где мои дворец, принц и белый конь?! Ведь в книжках всё так красиво… Я встала, отряхнула с длинной рубахи серого цвета налипший мусор, оглянулась.

Комнатка была небольшой, здесь помещались кровать, сбитая из простых досок, с матрасом и шкурой и рассохшийся сундук со ржавыми уголками. На столе стояла, пуская клубы едкого дыма, свеча из жира. Они дешёвые, но воняют и брызгают, пронеслась в голове чужая мысль. Постаралась взять себя в руки и не впасть в истерику. А мысли не уходили… успокоили, что дом заговорён от пожаров, а то бы давно вспыхнул. Я потёрла ногу об ногу, не зная, что делать. От одной белёной стены приятно веяло теплом, отчего я решила, что это стена-печь. Небольшое узкое оконце было затянуто чем-то непонятным, и света почти не пропускало.

‒ Нэнькааа! ‒ раздался издалека крик, и я встрепенулась: не хотелось, чтобы опять пришла крикливая баба и брызгала тут слюной от злости, а то и приложила по спине кулачищем.

Мне вдруг пришло понимание, что приложит, и сделает это с удовольствием, Нэньку тут постоянно били. Я даже подняла подол, чтобы удостовериться, что все ноги девчонки были в синяках: свежих и уже позеленевших. Не девчонки, тут же одёрнула я себя, а мои ноги. Сама Нэнька умерла, напившись с горя воды с припаркой болиголова. Трава ядовитая, и Нэнька это знала, и так решила свести свои счёты с жизнью.

Любовь у неё была, любовь безответная, к жениху сестры. Сестра Нэньке была неродная, а двоюродная и жила Нэнька тут из жалости родственников. Отец кузины был братом отца Нэньки. Сёстры как-то пошли на базар там и повстречали красавца Надима Савра. Парень девушек заприметил тоже, вернее, сестру Нэньки, Азалию, и влюбился. Даже на брак, который был чистым мезальянсом, против воли родителей пошёл. Род Савров был пусть и небогат, но знатен, древний род.

Как Нэнька страдала, как мучилась, когда видела сестру с любимым, и не выдержала. Как раз накануне свадьбы украла у травницы воду из-под припарок и напилась с горя. И умерла. Только вот в её тело пришла я, Савельева Наталья Ивановна, которая в своём мире тоже умерла, несчастный случай.

Ну, хоть не совсем под забором очнулась, и то радость, успокаивала я себя. Мне в родном мире уже сорок пять лет, ни семьи, ни детей, ни родни не осталось. Одна как перст. Замуж раз выходила, но оказалось, что детей мне не видать, много лечилась, столько лет мучилась, пока муж не собрал вещи и не ушёл к другой женщине. А я осталась одна со своим горем. Работала в магазине продавщицей, читала запоем книжки и ела своё любимое мороженое.

‒ Нэнька, тварь ты неблагодарная!

Мне показалось, что голос был уже близко, поэтому кинулась к сундуку: в нём, судя по памяти, было платье, в котором я должна была идти на свадьбу сестры.

Мне теперь восемнадцать, но никто не давал Нэньке этих лет. Мелкая, чернявая, совсем не похожая на родственников, она была как маяк для битья и угроз всем домашним. Как же, живёт тут из милости, потерпит. Девушка была забитой, ранимой и безответной. Мне же, казалось, нужно затаиться и понять, что тут да как. Оказаться на улице в незнакомом мире — не предел моих мечтаний.

В сундуке на куче старого нестираного белья лежала парадная одежда для свадьбы, которую выделили Нэньке. Я поморщилась: девушка была лишена материнского присмотра и совершенно не понимала, зачем мыться каждый день. И запах от меня шёл сейчас не слишком приятный. Схватив вещи, рубаху, сарафан, синюю под цвет сарафана, ленту, старые сапоги, которые раньше принадлежали Азалии, также прихватив до кучи кусок твёрдого серого мыла, завернутого в кусок ткани, я понеслась в мойку.

Хорошо, что мне память от Нэньки досталась. Правда, когда появлялись воспоминания, в голове усиливалась боль, но и это можно пережить, ведь память бесценна. Вот, например, знание, как добраться до мойки, чтобы никто тебя не увидел. Дом в памяти девушки был огромным деревянным замком, род Нэньки из купцов, богатых, вот и дом был большой, что многие аристократы позавидуют.