Храбрость

Храбрость

1

Все завидовали Вольке... Как он катался! Окрестные девочки выстраивались в круг несколькими рядами и изо всех сил тянули шейки, чтобы увидеть, как Волька прыгает и кувыркается в воздухе над рампой. Красные колготочки и разноцветные шарфики пестрели, словно цветочный хоровод на спортивной площадке парка.

Волька блистал. Уверенный в эффектности своего выступления, он снова и снова взлетал над рампой, успевая улыбаться самым красивым девочкам. Черные штаны и обтягивающая майка демонстрировали наливающиеся мыщцы пятнадцатилетнего подростка. Некоторые из девочек мечтательно прикрывали глаза, представляя, как Волькины руки переносят их через лужи и отбивают от хулиганов.

Я смотрел на них, на Вольку и вздыхал. Мне тоже хотелось прыгать на роликах и чтобы девочки восхищенно охали и хлопали в ладоши. Но родители категорически против моих прыжков. Они вообще не разрешают делать ничего восхитительного, даже кататься на велосипеде!

Прошлым летом мы были на море и я твердо решил научиться плавать лучше всех в мире! Но родители не пустили меня в воду выше колена, а на такой глубине мешают плыть стукающиеся об дно руки и ноги, знаете ли.

– Пловцы страдают от проблем с носовым дыханием и жутко храпят, – сказала тогда мама, щурясь от солнца и поправляя красную пляжную шляпу. – А тебе разве нужны проблемы с носом и храп? Подай мне лучше крем от загара и намажься сам – уже весь обгорел в своей воде. Иди отдохни под зонтик.

Я подал маме крем и пошел под зонтик мазать свои обгоревшие плечи. Идти по песку было горячо, солнце раскалило его так, что мне казалось я иду по лаве. Я начал неловко подпрыгивать, чтобы меньше касаться песка, но это не очень помогало. За спиной я услышал заливистый мамин смех.

Насморк, храп... Думая о маминых словах, я уселся под зонтик и начал катать ногой камешек. Вода манила искрящимися волнами и прохладой, но мамины предупреждения удерживали меня от того, чтобы броситься в море. Вдруг из-за плавания я и вправду начну храпеть? А когда я вырасту и захочу женится на Оле – прекрасной светлокосой Оле! – ей это не понравится. И тогда я пожалею о том, что учился плавать! При мысли об Оле что-то теплое появилось внутри и я улыбнулся, вспоминая, как смешно она морщит нос и отбрасывает косы за плечи, когда злится. Нет, я совсем не хочу храпеть и иметь больной нос и не понравиться этим Оле!

Хотя у Кольки Родионова, лучшего пловца нашей школы, с носом всё в порядке. И уже есть девушка, а он на год меня старше. Но я никогда не научусь плавать, как Колька Родионов. Даже как Витька Ромашкин мне не выступить, а Витька занимает последние места на всех соревнованиях.

– Эй, чего встал, опять ворон считаешь? – сильный хлопок по плечу чуть не свалил меня с ног.

Волька, ещё не отдышавшийся и смеющийся, схватил меня за шею и взъерошил волосы на затылке. Обычный его жест после выступления. Достав два яблока из карманов штанов, он одно отдал мне, а второе с хрустом раскусил крепкими зубами. Девочки за его спиной восхищённо зашептались, а меня оглядели с пренебрежением. Одна из них хмыкнула и отвернулась.

Волька был сероглазым атлетом с чёрными кудрями, моим двоюродным братом и единственным другом. С тех пор, как в нашем дворе поставили рампу на спортплощадке, я мог следить за его выступлениями и втайне мечтать оказаться на его месте.

– Когда ты уже встанешь на колёса, мелкий? Так и будешь смотреть на меня и вздыхать до старости?

Волька приобнял меня и повёл к дому. Я молчал. У Вольки в жизни всё просто – вон он какой красивый и высокий! Ему уже пятнадцать и родители всё ему позволяют. А мне только через месяц исполнится тринадцать, а выгляжу я и того младше. И колени у меня хрупкие – стоит один раз упасть и я получу все шансы остаться инвалидом! Так, по крайней мере, мама говорит.

Я посмотрел на тяжелые тучи и мне захотелось плакать от того, что я никогда не буду как Волька – сильным, смелым, независимым! Уголки глаз предательски намокли. Я крепко сжал губы и поднял лицо к небу: пожалуйста, пусть сейчас пойдёт дождь и смоет слёзы с моих глаз! Я не хотел выглядеть слабым и несчастным младшим братом-неудачником, плачущим от ощущения собственного бессилия.

Давно потемневшее небо пролилось наконец крупными и чистыми слезами. Ветер поднял мне рубашку и смешался с внутренним холодом. Всё засвистело, заскрипело вокруг и никто не услышал моих стонов. Началась гроза.

2

– Ты почему не ешь, Митюша? – мама заскочила в кухню, докрашивая губы. – Мы с папой будем поздно, постарайся уснуть до нашего прихода, пожалуйста. Завтра у тебя контрольная, не забывай!

Договорив, она упорхнула в прихожую и оттуда донёсся терпкий запах её духов и звуки папиного пения. Папа всегда напевает, набрасывая пальто на мамины плечи.

– Волька, присмотри за Митрием Николаичем и оставайся у нас до завтра, уже поздно, – плотно пробасил он.

Через минуту в прихожей хлопнула дверь и в квартире остались только мы с Волькой, да муха, что жужжала на стекле, радуясь, что её не хлещет дождевыми струями по ту сторону окна.

Я посмотрел на суп в тарелке. Какие невыразимо скучные макаронины вяло переплетаются с соломкой давно умершей моркови! Есть было совсем не интересно. Как и жить.

– Пойдем, Волька, готовиться к контрольной и спать, – я с трудом встал из-за стола, проехавшись животом по его поверхности, словно был толстым и направился в комнаты. Жёлтый свет люстр показался мне восковым, как щеки покойника. Я изо всех сил старался думать только о контрольной.

– У меня контрольной нет, а ты и так ботаник, каких еще поискать! Для чего тебе готовиться? Дождь перестал, айда кататься, на бульваре сейчас никого не будет! – отозвался Волька.

Я оглянулся и посмотрел в окно. Быстрые капли ручейками бежали по стёклам, но вдали уже забрезжило солнце. Закатные лучи радугой вставали над городом. Муха успокоилась и заснула.