Храни

Выбранный путь

Придёт пора найти ту тропку в глубине, что мчится к солнцу и луне.

Дж. Р. Р. Толкин

Поздний апрель. Такое долгожданное время природы — по-настоящему весеннее, по-новому живое. Уже не ударяют внезапные заморозки, грозя уничтожить первые посевы. Проталины на лугах стремительно исчезают, обнажая новорождённую зелень. Зимы одеяло сменяется на матери-земле лёгким покрывалом первоцветов. Всё ещё хранит зимнее дыхание лес. И пусть река холодна, неся в себе сапфиры льда, но солнце уже греет по-летнему, превращая последние усилия мороза в лужицы талой воды. Робкое нашёптывание мартовской капели сменяется гулкой, напористой песней апреля. Её подхватывают крылатые путешественники, что возвращаются в родной край. На разные лады звучит весть о возрождении. Наливаются жизнью почки на деревьях. Небо прозрачное и спокойное, где-то на дне оврага журчит ручей. Цокают конские копыта; громыхает, подпрыгивая, телега. 

Слабость, как после долгой болезни, не покидала тело. Сердце билось ровно, однообразно, — только для того, чтобы кровь не замедляла бег. Из года в год всё труднее было очнуться от зимней спячки. Белый свет слепил; лучше быть в темноте, где тусклое пламя свечи озаряло пожелтевшие от времени страницы. Ночные тени — верные спутники Нилоэлы. Они не покидали её даже днём, оставляя свой отпечаток под круглыми, словно луны, глазами. 

«Читать, больше... читать не переставая, чтоб прямо за столом провалиться в сон без кошмаров», — таковы были горестные мысли девушки. Смерть наследила в душе, грязные шрамы не смыть. Затереть, оставляя пыльные рубцы, — всё, что остаётся. Семь лет прошло со смерти дедушки Тука. Ноющая боль между рёбрами не затихала — становилась глуше, но не пропадала. Ночное чтение и лесные прогулки с волком, как капли влаги в знойный день, даровали недолгое облегчение. Родня уже отчаялась вернуть Нилоэлу к жизни. 

«Если есть кого любить и о ком заботиться — хандра не проймёт», — говаривала умудрённая годами Доннамира. 

Все знали, что у Нило есть жених. Но свадьба откладывалась. Поначалу Домерик стремился выстроить собственные смиалы, куда было бы не стыдно привести невесту. Затем налаживал прибыльное дело, дабы обеспечивать семью. Юноша всё ещё надеялся, что спустя время Нило оттает. 

«Вряд ли мне под силу одолеть уныние, заевшее её, — думал он порой. — Жизнь должна взять своё. Всё будет как прежде». 

Хоббит ошибался. Нило стала ещё более замкнутой. Если когда-то излишняя закрытость создавала манящий покров загадки, то теперь тонкое полотно огрубело, превратилось в плотный занавес.

Первые годы Праудфут часто приезжал в Тукборо из отстроенной Белоземи. Тогда Нилоэла на время приходила в себя — любовь, забота и внимание творили чудеса. Но стоило Домерику покинуть Великие Смиалы, как девушка постепенно снова погружалась в пучину мрачных мыслей. Так пролетал за годом год. 

Теперь жених навещал Нило только по праздникам, а в остальное время они писали друг другу сухие, редкие письма. Влюблённые стали отдаляться. Частым гостем Великих Смиалов сделался Бильбо Бэггинс. Они с Нилоэлой стали добрыми друзьями. Подолгу обсуждая прочитанные книги, вместе сочиняли истории и стихи. Кузен по ниточке помогал распутывать клубок из чувства вины, беспомощности и бессильной злобы.

Настроения Нило отражались на Лаурионе. Он стал более раздражительным и нервным. Часто случались вспышки беспричинной ярости. Остановить его могла только жестокость. Нилоэла привыкла пускать в дело длинный арапник, изготовленный из бычьей кожи. Срываясь на крик, щёлкая кнутом, она била Лауриона по чувствительным местам, отгоняя от всякого, кто имел несчастье встать на пути у разъярённого зверя. Полуварг словно вытягивал из хозяйки ненависть. После таких «усмирений» Нило поражалась сама себе: «Как я сделала это? Неужели столько мрака в душе? Я же не способна на подобную жестокость!» Но ответа дать не могла...

Со временем Лау перестал к себе кого-либо подпускать кроме хозяйки. Прекратились катания на полуварге. Местные собаки, поджав хвосты, прятались по углам, когда он проносился мимо. Движения Лауриона стали резки и порывисты: не осталось следа былой размеренности, плавности, исчезла грациозность. Он стал бегать намного дольше, чем раньше. Остервенело разрезая воздух, волк мог часами рыскать по округе, не уставая. 

Нило не могла выдержать новый темп жизни своего подопечного. Не хватало сил — ни душевных, ни физических. Хоть они и совершали совместные пробежки, как и прежде, но чаще полуварг оставлял хозяйку глубоко в лесу, в безопасном дупле того самого дуба, где много лет назад провёл ночь Бильбо Беггинс. 

Нилоэла либо спала в уютном гнёздышке, где витал едва уловимый запах сердцевины дерева — горьковато-сладкий с дразнящими кислыми нотками, — либо читала, лёжа на одной из раскидистых веток. Выпустив пар, Лаурион возвращался за ней. Скребя саблеподобными когтями дерево и поскуливая, он сообщал о себе. Волк не выл со времени похорон Геронтиуса. Щемящее урчание сделалось его голосом: низкий, утробный клёкот нарастал, клубился, как заточённый в кузнице пар, и вырывался наружу, обдавая жаром. «Раскалённым вихрем» нарекли его жители Тукборо, и стремительно росло их недовольство таким соседством.

Усталый путник остановил повозку у красной круглой двери. Будто бы с трудом слез с сиденья — все движения старцу давались нелегко. Но так могло показаться только на первый взгляд. Скрытый пламень питал скитальца. Нет-нет, да и проскальзывала нехарактерная для человека подобного возраста лёгкость. Он подошёл прямиком к двери и постучал. На настойчивый стук открыла пышнотелая темноволосая хоббитянка.

— Доброго дня, Джемина! — произнёс старец. 

Едва заметная улыбка тронула его губы, но мгновенно скрылась в густой седой бороде. 

— И вам... — недоверчиво откликнулась та.

— Я Гендальф, — представился гость, — друг твоего покойного дедушки, — надтреснутым голосом добавил он.

— А-а-а... — протянула хоббитянка, вспоминая. — Давненько вы не заглядывали.

— Да, — виновато признался старик, — дела, знаешь ли... Как поживаете? Всё ли благополучно?

— Всё идёт своим чередом, — туманно ответила она, склонив голову. И тут же пожаловалась: — Вот только зверь совсем неуправляемый стал.

— А что же Нилоэла? — осведомился гость. 

— Совсем пропадает, — с деланным сочувствием промолвила Джемина. — Чахнет с каждым днём... Женишка-то её и след простыл! Не иначе как повеселее невеста подвернулась, — в голосе хоббитянки прозвучало плохо скрываемое злорадство. 

— Отведи меня к ней, — вежливо, но твёрдо попросил Гендальф. 

И тут же солнечный летний день на миг потерял яркие краски и тёплый свет.

— Она в библиотеке, — скороговоркой пробормотала Джемина, спеша скрыться в многочисленных туннелях Великих Смиалов от пронзительного взора старого мага.

Библиотека находилась далеко в глубине норы. В просторном помещении было прохладно: в углу размеренно тикали, поблёскивая бронзой, высокие старинные часы. Мягкие подушки на широких кушетках, книги вдоль стен, толстый ковёр с ярким цветочным узором. На одной из кушеток примостилась хрупкая фигурка: стройные ноги согнуты в коленях, голова обессиленно склонилась на грудь. Левой рукой спящая бережно придерживала зачитанную до дыр книгу, а правой рукой едва касалась запотевшего стакана с ледяным чаем, что стоял на полу. 

Гендальф, стараясь не разбудить Нилоэлу, осторожно присел в соседнее кресло и раскурил трубку. Вскоре к спящей девушке потянулись зеленовато светящиеся колечки ароматного дыма и закружились над головой. Будто первые звёзды в сумерках мерцали они, заставляя чудеса оживать. 

Изумрудные посланцы волшебства нанизывались на слишком длинные волосы Нило. Скоро она оказалась укрыта светящимся покрывалом и напоминала спящую принцессу из старинной сказки. Её напряжённое лицо постепенно преобразилось: лоб больше не хмурился, складка между бровей разгладилась, напряжённо сжатые губы дрогнули. Умиротворённо улыбаясь, она сладко потянулась и открыла глаза. Встречая посмеивающийся взор Серого мага, девушка отогнала остатки сна. Ещё не веря своим глазам, Нилоэла села, медленно откладывая книгу. 

— Здравствуй, Нило, — нарушил молчание волшебник. 

Она выжидательно осмотрела гостя.

— Здравствуйте, — хрипловатым эхом зазвучал её голос.

— Как ты? 

Казалось бы, простой вопрос, но Нилоэла не знала, что ответить. Вымученно улыбаясь одними уголками губ, произнесла всё так же тихо: 

— Никак... пусто, — попыталась объяснить, прикладывая руку туда, где глухо стучало сердце.

Гендальф обратил внимание на внешний вид девушки: спутанные ото сна густые золотые волосы отросли ниже колен. Когда Нилоэла лежала, их длина не бросалась в глаза очень резко. Теперь же они поражали своим видом: окутывая хоббитянку переливающимся саваном, создавали резкий контраст с бледным, почти белым лицом. Фамильные веснушки поблёкли и стали незаметны, потрескавшиеся губы горели лихорадочным огнём. Под безразличными глазами прочно обосновались ночные тени. 

— Так больше продолжаться не может! — строго выговорил маг. — Прошло уже семь лет! Ты разрушаешь себя, губишь Лауриона! Нилоэла, пойми, тебе нужно двигаться дальше, нужно найти смысл, цель...

— Но как понять где искать?! — вдруг вспыхнула она, резко выпрямляясь. — Это ведь не книга, в ней нет оглавления, — девушка выжидающе потянулась к Гендальфу, её взгляд забегал по сторонам.

— Ты права. Жизнь — это не книга, её подсказки не столь очевидны. Нужно научиться видеть их, хоть это и не просто, — маг выпустил из курительной трубки пару дымных колечек, и они присоединились к остальным, уже медленно парившим под потолком комнаты. 

— Посмотри вокруг, дитя, — загадочно воззвал волшебник. — Посмотри на мир, что лежит перед тобой! Лишь тогда ты сможешь по-настоящему проникнуться им, когда он глубоко пропитает тебя, твою кровь и вместе с ней миллион раз за день обернётся в твоих жилах. Тогда... — Гендальф многозначительно взглянул на Нилоэлу, — только тогда ты поймёшь где искать...