Хранители Академии. След Чайки

ГЛАВА 16. Картина «Хранители на привале»

Мне показалось, что я ослеп.

А ещё оглох, потерял осязание и нюх, и при этом умудряюсь гореть ярким пламенем, потрескивая как сухие дрова.

Мне показалось, что сейчас я исчезну, распавшись на частицы даже не материи, даже не энергии.

На некие первочастицы…

Мне показалось, что меня нет, не было и не будет, и только смутный образ той, которую я... что?..

А потом у меня вдруг появился хвост. Ну как хвост? В этой странной пустоте сначала возникла боль, затем удалось идентифицировать её, как боль в хвосте, заставившую забыть и о пустоте, и о свете, и об огне, и о всяких первочастицах. Зато я вспомнил, наконец, ускользавший образ. Образ Шеры. Хотя вскоре боль затмила и его.

– А-ай! Больно же! – возмутился я, вываливаясь из… по ощущениям из печи-расщепителя на… по ощущениям – на крышу небоскрёба.

По крайней мере, покрытие под моим носом очень напоминало то самое покрытие, на которое приземлилась… Мурхе?

Мурхе.

Подумать только, как давно это было…

И приземлилась она с хомяком по кличке Фиш на плече. Со мной…

– И что это за чудо? – раздался за спиной неуловимо знакомый голос.

– И правда, откуда оно тут взялось? – воскликнул другой. Вернее, кажется, другая.

Пошевелиться, чтоб посмотреть на обладателей голосов – хрипловатого мужского и импульсивного, порыкивающего женского – не получалось. Казалось, стоит двинуть даже усом – и я таки распылюсь, на эти, как их там, первочастицы…

Так что я продолжал лежать, уткнувшись носом в тёплое, чуть перламутровое покрытие, и пытался поймать мысли. Мысли прикидывались первочастицами и упорно не ловились.

А потом у меня снова появился хвост. Хотя лучше бы не появлялся!

Потому что за него меня вздернули, поднимая в воздух и плюхая на ноги. Да, ноги у меня тоже появились… и стоял я, действительно, на крыше небоскреба.

– Крыса какая-то, – донеслось сверху слева от меня.

– Сам ты крыса! – я обернулся, воспылав праведным гневом, и столкнулся нос к носу со склонившимся надо мной… Лиссом.

– Ты? – только и вымолвил я, глядя на вполне узнаваемое (попробуй не узнай огненного лиса), но в то же время какое-то очень взрослое лицо (или всё-таки морду?) истинного Хранителя Филиппа Шеннона, в прошлом Эршара.

– Представляешь? – восхитился моей сказочной прозорливости Лисс. – Это действительно я. А вот кто такой ты? И что делал на моём месте?

– Подменял, что ещё, – проворчал я, недоумевая, почему меня не узнают. – Ты же остался с Линой.

– Он кажется мне знакомым, – вкрадчиво произнесла зашедшая справа крылатая серебристая кошка, пока Лисс озадаченно морщил нос.

Что? Крылатая?

– Тандеркэт, у тебя крылья? – я восхищенно клацнул зубами.

– А-а, – кошка потупилась и пояснила безразличным тоном: – Это Лина так меня с чайкой скрестила. Странное зрелище, – она дёрнула усами, но при этом приподняла белоснежные крылья и слегка затрепетала ими, рассыпая жемчужные искорки. Красиво. И кошка явно об этом знала. Сама скромность и кокетство.

– Тоже хочу такие, – ревниво заметил Лисс.

– Ли, ты же летать не умеешь.

– Я легко обучаемый, – хмыкнул Хранитель, и снова перевёл взгляд на своего временного заместителя. То есть на меня. Приподнял пламенную бровь и надменно произнес: – Вернемся к нашим баранам.

Мне кажется, я его стукну.

– Лисс, я тебя очень прошу, не зли во мне Зверя!

– Сдался мне твой хомяч… хомячок?

– Точно! Это точно он! – воскликнула Тандеркэт.

– А вы думали кто?

– Ну… ты, понимаешь ли, не совсем похож.

– Совсем не похож. Обычная крыса.

Крыса? Это такая – серая, с лысым хвостом?

Я поджал хвост, чтобы его рассмотреть, и хочу вам сказать – это действительно был не мой пушистый мутантский хвост с кисточкой. Хвост был лыс и бархатист на ощупь.

– Я бы сказала, крысявка-переросток. Для обычной крысы ты всё-таки мелковат.

– Но разве такое возможно? – я не знал, переживать мне или прыгать от радости. И что скажет Шера?

Может и не узнать.

– Всё зависит от того, как ты оказался в ауре моего хранимого.

– Мы заключили договор. Я его временный хранитель.

– Ого, хранитель. Нуу, временный – это хорошо. А внешность… внешность наша вообще-то зависит от того, как представляет нас хранимый.