Хранительница носков

5.2

Большой гонг прозвонил к обеду. Обычно я шла ко второму удару, а старушке приносила обед прямо к нашу коморку, а затем бежала на занятия к младшему ученику магистра. Сегодня наставница так и не пришла, и как мне теперь быть, я не знала. Брать для неё обед или не брать?

Мои сомнения разрешила кухарка Аннина. Она, между прочим, оказалась вовсе не такой страшной, как показалось в самом начале. Хмурость её объяснялась дикой нелюбовью к людской худобе. «Худой, значит, больной!» - сурово утверждала она, заставляя каждого доедать из тарелки всё до последней крошки. Вот и меня она при первой нашей встрече так пристально рассматривала потому, что я показалась ей слишком худой, а ещё потому что почти ничего не съела из того, что она мне подала.

И сейчас её взгляд был недовольным, когда она осмотрела мою фигуру. Поэтому грозно приподняла бровь и скомандовала, не дав мне спросить про наставницу:

- А ну-ка, быстро за стол!

Я спряталась от неё в едальне, быстро съела свой обед и опять вернулась к кухонной двери.

- Тётя Аннина, не знаете, Евангелине нести еду? Она сегодня не пришла.

 Кухарка глянула на меня грустно и своим низким голосом сказала:

- Ты моя девочка! Ничего ещё не знаешь? – я замерла, поняв, что сейчас услышу что-то плохое. – Слегла она, совсем немощна стала. Приходил к ней маг, сказал, что угасает на глазах, и сколько ей осталось, не известно. Но совсем, совсем мало.

В носу защекотало, горло сдавило спазмом. Моя наставница… и слегла? А как же я теперь буду без неё? Как же я справлюсь? О, нет! Дева-Праматерь, милости прошу, пусть Евангелина живёт!

Я опоздала на занятия к младшему помощнику магистра Лютина. Старшая кухарка тётя Аннина впихнула мне в руки разнос с чашкой бульона и небольшой тарелочкой сухарей, кружкой с каким-то ароматно пахнущим настоем и велела отнести Евангелине.

Я не только принесла еду, но и покормила старушку. Сама она была столь слаба, что могла только моргать. Вливая ей  рот ложку за ложкой бульон с размоченными сухариками, я тихо глотала слёзы – такой она был беспомощной, но при этом тихой и какой-то смиренной. Я не хотела верить в плохое, и постоянно отгоняла от себя мысль о том, что она умирает. Конечно, я опоздала.

Господин молодой маг был очень недоволен мной.

- У меня масса важнейших дел! Я не могу тратить своё ценнейшее время на ожидание прислуги!

- Да, господин. Моя наставница не встаёт, мне пришлось помочь ей с обедом.

Этот молодой человек был очень важным и невероятно гордился тем, что он ученик придворного мага. Правда, я заметила, очень не любил, если ему напоминали, что он молод или что он всё же младший ученик придворного мага. Но в нём иногда прорывался хороший человек, недавний добрый мальчишка, которым он был до того, как ему оказали честь, приняв на службу во дворец. Вот и сейчас его плечи опустились, а в глазах мелькнула жалость.

- Ты уже доложила кому следует? – тихо спросил он.

- Нет. А кому следует?

- Не тревожься, - так же тихо продолжил он. – Я сообщу. Мы проведем с тобой наше последнее занятие и я сообщу кому следует.

- Почему последнее? – мне стало интересно и немного тревожно. Но господин молодой маг задумчиво проговорил:

- Всё узнаешь в своё время…

Ещё несколько часов он рассказывал всякие истории, каждая из которых заканчивалась фразой «Это твой долг!» и многозначител, а ещё - многозначительным взглядом, а потом я вновь побежала к Евангелине.

Кормила её, меняла ей постель, поила отварами, что с кухни мне приносили служанки. Поздно вечером пришла сиделка от придворного целителя и сказала, что проведет ночь у постели умирающей, а я могу идти.

Это слово – умирающая – больно резануло по сердцу. И я испугалась, что наставница его услышит и обернулась поглядеть, спит ли она. Не спала. У меня опять полились слёзы – зачем ей об этом говорить, даже если это так? Однако старушка хоть и была очень слаба, слегка улыбалась, глядя на меня. Она несколько раз опустила веки, а потом я заметила, что она делает слабое движение рукой, будто манит к себе. Я подошла и склонилась.

- Слушай… себя… здесь… - и она дрожащей от слабости рукой коснулась середины моей груди, там, где билось сердце. – Я рада… что ты… есть…

Она опять опустила веки и едва заметно улыбнулась.

- Иди отсюда, девка! – довольно бесцеремонно вытолкала меня за двери сиделка.

Я ушла, и долго ещё плакала в своей одинокой маленькой комнатушке. Об умирающей старушке, о грубой сиделке, о себе, о всех несчастных людях, что умирают или уже умерли…