Хрип в часовне

Хрип в часовне

Мракофилия. Истоки II

Электронная публикация в блоге. Распространение запрещено. Автор установлен.

Совесть грызёт всё больнее. И тяжелее становится тот груз, что я уже несколько лет несу на плечах. Время не вылечило меня. Я вспоминаю те ужасные события, о которых решил сегодня поведать, и дыхание моё учащается, а на глазах наворачиваются слёзы.

Представьте, какой отпечаток наложило на меня произошедшее, если даже спустя годы я помню всё практически досконально.

В любом случае, что бы со мной не произошло в будущем, я хочу, чтобы это происходило с человеком очищенным и покаявшимся, с тем, кто способен признать свою слабость и навсегда покончить с самобичеванием.

Считайте этот рассказ моей исповедью и предостережением.

В то лето, когда всё случилось, мне пришлось ненадолго переехать в квартиру к бабушке, парализованной с самой молодости. За старушкой полагалось ухаживать, пока моя мама не вернётся из командировки.

Стояла середина июля, сессия и ненавистная ежегодная практика остались позади, наступила пора свободы. Но вся эта благодать обрывалась здесь: в затхлой однушке. Из развлечений — советское радио: корпус заделан под дерево, поверх налеплено изображение трёх девиц в кокошниках; единственная волна: заунывные песни и старческие рассуждения о белых тапочках и смерти.

Давящая атмосфера безнадёги не отпускала ни на минуту, куда не посмотри в этой обители умирающего человека — во всём увидишь что-то грустное. Но через пару дней я всё-таки нашёл себе интересное занятие.

Залитая солнцем лоджия, полная ненужного хлама, манила меня, как звезда в тёмном небе. Хрипящий приёмник тем временем выкашлял последние ноты романса, и тихий голос диктора стал рассказывать о пользе ромашки и зверобоя. Я заглушил радио и двинулся на свет.

Лоджия оказалась завалена мешками с одеждой, детскими вещами, связками пожелтевших газет и пластмассовыми дипломатами, в которых ныне покойный дедушка хранил инструменты.

Но моё внимание привлёк один чемодан: рыжий, с чёрной кожаной ручкой и блестящими металлическими уголками — настоящий винтаж! Лежал он очень удобно, прямо на кипе журналов рядом с дверью.

Я уселся с ним на диван напротив бабушкиной кровати, сдул пыль и откинул потёртую крышку. Надеялся обнаружить что-нибудь ценное. Однако меня ждало разочарование: чемодан был забит старыми бумагами, вроде свидетельств о рождении, ксерокопий паспортов, дипломов и прочей никому не нужной документации.

Но одна вещь всё-таки заинтересовала: небольшая фотография, размером с пол-ладони. По центру кадра на миниатюрном трёхколёсном велосипеде сидел ребёнок в шапочке. На размытом заднем фоне различались очертания деревянного сундука, кроватки и висящих на стене портретов.

На обратной стороне карандашом было выведено: «Наш мальчик в Лесном».

— Лесное… — повторил я, задумавшись.

Бабушка, услышав меня, дёрнула головой. ­

— Ты чего, бабуль? — заволновался я и подскочил к ней: — В туалет… или водички?

Она поводила зрачками вправо-влево. По давней семейной договорённости это означало «нет».

— Или голосом напугал? — улыбнулся я и погладил её по жиденьким седым волосам. — Гляди, что нашёл… Это я на фотке, да? Только вот что-то не помню деревню. Давно, наверное, было?

Увидев фото, бабушка раскрыла глаза так широко, что я невольно поёжился.

Признаться, меня всегда пугали старухи. Я даже шутил с друзьями на эту тему, говорил, что не так страшно встретить на улице классического маньяка с ножом, как одинокую бабку, которая двигается медленно, сгорбившись, но, завидев тебя, вдруг выпрямляется, смеётся и начинает быстро приближаться, вылупив огромные светящиеся зенки.

Но не мог же я до безумия испугаться собственной бабули! Однако в её взгляде было что-то не так, точно через глаза она пыталась донести какое-то предостережение.

Я сидел в замешательстве, таращился на фотографию и, наконец, увидел то, что могло напугать мою родную старушку: бледное лицо, еле различимое в углу снимка.

В тот миг мне стало не по себе, я даже подсел поближе к бабушке, как маленький, веря в то, что она спасёт от неведомого монстра, уже вылетевшего в эту квартиру за прокажённым, осмелившимся взглянуть на проклятое изображение.

Но никто не прилетел. Тревога ослабла, и ей на смену пришла странная тоска. Так бывает, когда, смотря на детей, играющих во дворе дома, вдруг вспоминаешь своё беззаботное детство, где и воздух был чище, и лето теплее, а будущее виделось множеством путей, ведущих к счастью. А потом тебя болезненно поражает осознание потерянного времени, и на грудь падает тяжёлая и липкая тоска.

Всю ночь я барахтался на диване, долго не мог уснуть, судорожно вспоминал раннее детство, силился отыскать деревню в суматошном потоке кадров прошлого. И вот, наконец, нужный момент был найден. Смутное видение: я, ещё совсем крохотный, вижу молодую, улыбающуюся маму, что сидит на лавочке рядом с одноэтажным домиком.

Мозг работал как конвейер, подбрасывая мне расплывчатые образы, в которых я всё больше и больше узнавал предметы, увиденные на фотографии. Вот и воспоминание о том, как я спрыгиваю с сундука и сажусь на тот самый трёхколёсный велосипед, а вот разглядываю хмурые лица прадедушек и прабабушек на чёрно-белых портретах.

«Было, было, — думал я, улыбаясь. — Была деревня».

Наутро, снова рассмотрев фото, я решил, что мрачная рожа — это обычный брак дешёвой плёнки. Тревога окончательно испарилась. И лишь грусть и тоска зудели в каждой клеточке тела.

Первым делом я залез в интернет с запросом о некоем селе Лесное, однако ни в нашей области, ни в соседних таких не нашлось.

Тогда я вспомнил, что в том же чемодане видел старую карту автомобильных дорог.

И уже на ней между двумя знакомыми сёлами обнаружилось Лесное. Во мне заиграл азарт, внутри всё кипело, желание узнать правду побудило немедленно собрать рюкзак и приготовиться к небольшому путешествию.