Хроники Каторги: Цой жив еще

ГЛАВА 13

Тело коченело и с каждым пройденным метром становилось все более непослушным. Холод терзал, парализовав и без того узкое пространство. Света становилось все меньше, он угасал за спиной. Воздух звенел, превращаясь в невидимые иглы, жалившие кожу. Легкие жгло нехваткой кислорода. Густел пар изо рта, стал почти осязаемым, и идти все сложнее, ноги противились, скованные морозом, точно цепями. Он повернул назад и, выбравшись наружу, где царило жаркое солнце, обошел все горстки болвашек, какие нашел. Вспарывал и снимал с них одежду — всю, что была, — и укладывал в мешок, состряпанный на скорую руку из бязи, найденной в одном из зданий. Лис говорил, что отвандаливать болвашек не хорошо, но иначе вперед не пройти. Мешок наполнился вещами быстро, только нести его на горбу создавало неудобства.

Когда вернулся к расщелине, источавшей мороз, испарины на лице затвердели, превратившись в холодную корку. Сбросил мешок и принялся разгребать награбленное. Первыми утеплил ноги, обмотав тем, что осталось от штанов болвашек.

— Тесой? — ролл разродился голосом Анны. — Сигнал исчез, как только ти вошиол внутрь. Ти ещио там?

— Нет. Там... Холодно, — не верил собственным словам, продолжая укутывать тело. Ткань теплая, почти горячая и не успела остыть. Он взмок.

— Холодно? — помолчала. — Ужас какой. Так, если сигнал вновь пропадиот, оставляй сообщения. Ролл отправит их при первой возможности.

— Я помню.

Замотал руки; когти беса опасно выпирали на левой. Поверх всего накинул полушубок с широким капюшоном. Одежка в Ненормальной сохранилась отменно, почти как новая.

— Я включила датчик сигнала. Три полоски. Видишь?

Цой покрутил ролл и обнаружил насечки на поверхности: три миниатюрных деления ярко светили.

— Если полос нет, значит, нет и связи. Будет хоть одна, и ми сможем говорить. Сообщи, когда пройдиошь дальше. Да, Альберт? — Анна отвлеклась ненадолго, а затем добавила: — Тесой, ролл будет картографировать.

— Мне не помешает?

Анна помедлила с ответом.

— Альберт говорит, процесс автоматизирован. Сканировать снаружи ми не смогли, может, получится у тебя, когда окажешься внутри.

Он кивнул и Анна, будто почувствовав его движение, пожелала исправного компаса и отключилась.

Позволил лучам солнца прогреть шмотье, пока не ощутил жар, гулявший внутри. Рассчитывал дольше сохранить тепло. Признался себе, что переборщил с одеждой, когда с трудом втиснулся в проем, разорвав обмотки на руке. Холод ощущался слабее, а пар удерживала повязка на лице и воздух уже не так обжигал легкие холодом. Нагромождение тканей стиснуло движения, сделало неповоротливым и неуклюжим, и все же он шел, чувствуя, как остывает тело.

Темнота сгущалась впереди; пришлось положить ладонь на холодную стену и идти во мраке наощупь. Обмотки поскрипывали и трещали. Рука, скользившая по стене, стонала от мороза. Останавливался и растирал ладонями грудь в попытках согреться.

Не видел часов под толстым слоем одежд и не мог сказать, сколько все продолжалось, и сколько плутал в бесконечных проходах, когда услышал вызывающий озноб вопль. Замер, взведя на максимум все чувства, и на пределе слышимости различил цокот множества когтей, отскакивающий от скругленных тьмой стен. Давно искатель не ступал в нехоженых местах и каждый новый шаг по ним заставлял сердце биться быстрее. Пар редчал и совсем скоро дыхание вновь стало невидимым, а тело охватило духотой; снял с себя все, что помогло миновать мерзлоту, и уложил аккуратной кучей, оставив на случай, если утепление понадобиться вновь.

И пусть дубак отступал, света внутри не прибавилось; глаза, которым пора бы свыкнуться с темнотой, лучше видеть не стали. Принял немного пыльцы — не спасло. Не мог позволить себе остановиться и двигался дальше, не разбирая пути, пока в глубине не проступили хилые линии искр, зависшие в бездонном пространстве. Позабыв об осторожности, шел на свет в надежде выбраться из тьмы. Шел долго: линии пестрили и извивались по сторонам, и высоко над ним, вселяя чувство непреодолимой угрозы. Приблизившись к одной из жил, коснулся пальцем: мягкая и эластичная, отдавала прохладой.

Ощутил, как изменился наклон поверхности под ногами — тянулся наверх. Темень разродилась утробным воплем, эхом прокатившимся по проему, в котором поднимался искатель. Запах резко изменился: ударил в голову, едва не сбив с ног. От ощущения, что вдыхал смрад в себя, чуть не вывернуло наизнанку. Он узнал вонь и поспешил расстегнуть карман ранца и, погремев баночками, безошибочно нащупал нужную, с мазью. Откупорил крышку и намазал лицо, подмышки, промежность. Спиной уперся в стену, вытянул Олю и выставил перед собой. Предельно осторожно ступал во тьме, расчерченной линиями тусклого света, стараясь не выдать свое присутствие звуком шагов.

Неподалеку, на возвышенности, разглядел отблески пульсирующего света и гротескные тени, отплясывающие на сводах. Неспешно поднимался, не выпуская клинка и пряча за собой когтистую руку. Линий света становилось все больше. Только выглянул и увидел ее: пепельноволосая уже стояла, направив взор ярко-голубых глаз точно туда, откуда появился искатель. Учуяла его.

Он как бы безвольно выпустил Олю из рук, и все вокруг померкло — не осталось ничего кроме них: светлокожая девушка безмолвно улыбалась ему, приоткрыв рот. Дразнила пунцовыми губами. Пленила грацией движений, подходя обманчиво медленной, гипнотизирующей походкой. Соски выпирали на взмокшей рубахе — единственная одежда, скрывавшая непорочной белизной прелестное тело, — очередной соблазн, перед которым почти невозможно устоять. С каждым шагом рубашонка все больше оголяла босые ноги. Цой чувствовал, как она взывала к нему, и не спешил шевелиться.

Пепельноволосая подошла почти вплотную; он не ощутил дыхания за волосами, скрывающими лицо, смог различить только глаза и губы на бледной коже — единственное, что сохранилось в памяти. Он помнил, каково это, тонуть в них, помнил сладость мягких губ и только.