Худший из праздников

Едва в супермаркетах выстраивались первые ёлочки, а мишура и гирлянды опутывали офисы, Влад мрачнел и на обращённые к нему вопросы не отвечал. Были причины ненавидеть Новый Год. Каждый раз в середине декабря, как только сотрудники принимались обсуждать предстоящий корпоратив, подарки, которые ждут, или собираются дарить, он брал отпуск.

Вопреки общему мнению Влад не улетал в экзотические страны или на горнолыжные курорты, где от бездумно веселящихся людей не скроешься. Он покупал плацкартный билет и ехал к малознакомому деду Лазарю. Тот числился лесником – коротал дни вдали от людского жилья.

Влад бывал в этих местах только в снежную пору. Не видел он ни цветущей земляники, ни усыпанных крупными терпкими ягодами голубичников, ни свободной ото льда глади Уржинского озера с красными заплатками кленовых листьев. Сосновые лапы в мягких белых варежках, морозный прозрачный воздух, снежная ткань, тронутая цепочками звериных следов – та картина, которую путешественник ежегодно наблюдал, и которая его вполне устраивала.

Лазарь догадывался, зачем редкий гость приезжает к нему, поэтому новолетие не отмечал, проводил дни как обычно, ни чем не выдавая своего знания. Они ходили по лесу на широких лыжах. С ружьём и так. Занимались подлёдным ловом. Что-то чинили, кормили живность – дед держал козу Милку, четырёх кур с красавцем-петухом, пса Колчедана и котяру Василича.

Долгими вечерами Лазарь потчевал гостя байками, как правило, весёлыми. Влад заразительно хохотал, сам шутил, будто забывая о горе, которое гнало его в глушь, прочь от праздника, погубившего жену и новорожденную дочку.

Они прожили в браке семь лет. Любаша мечтала о ребёнке, мысль о беременности переросла в манию. Влад, в отличие от жены, смирился – с её сердцем рожать было рискованно. Он предлагал усыновить ребёнка, но Любаша так хотела подарить мужу родного, что не желала печься о себе.

К несчастью, срок она не доходила. Схватки начались в полночь, в тот самый миг, когда бьют куранты и тысячи радостных людей звенят бокалами с шампанским, желают друг другу счастья и верят в исполнение самых неисполнимых желаний.

Машина стояла во дворе, запорошённая, с заиндевевшими стёклами и примёрзшими «дворниками». Влад, так и не пригубивший в тот день спиртного, наспех отчистил окошко в лобовом стекле и вёл сам. Любаша постанывала на заднем сидении.

Долбились в запертые двери родильного отделения и жали кнопку бесполезного звонка минут пять. Наконец, рама окна на третьем этаже распахнулась. Послышалась музыка, смех и нетрезвые возгласы.

– Зачем пожаловали? – перегнулась через подоконник девушка в медицинской форме.

– Рожать! – крикнул Влад.

– И кто рожает? – в голосе медички сквозило недоверие.

– Она, – ответил Влад, стервенея.

Девушка убралась, прикрыв окно, звуки музыки стали глуше. Влад с ненавистью давил кнопку звонка, другой рукой поддерживая жену, которая, согнувшись, стонала.

– Не надо, Владик, сейчас придут…

Вскоре дверь отворилась. Та же девушка, что разговаривала с ними, завела Любашу в каморку, где ютились весы, ростомер, кушетка и гинекологическое кресло. Завалившегося следом Влада медичка бесцеремонно выставила за порог и через три-четыре минуты вынесла Любашину одежду.

Живой он видел жену в последний раз. Спустя месяц те, кто слышал от тех, кто видел, ему рассказали, что Любу поместили в пустую палату, вколов приостанавливающее родовую деятельность лекарство. У Любаши не было сил позвать на помощь. Пытаясь найти кого-то, женщина добрела до коридора, но упала там и лежала, пока на неё по пути в туалет не наткнулась другая роженица. На поиски дежурных врачей ушли драгоценные минуты, и хотя медики «сделали всё, что могли», спасти мать и ребёнка не сумели.

Суды, попытки наказать виновных прошли впустую. Эскулапы грамотно оформили медицинские документы: диагноз беременной, её расписка в том, что предупреждена о возможных осложнениях, удобные заключения комиссий.

Если бы не Новый год!

У Влада были причины ненавидеть этот праздник. Не получалось отделаться от чувства, что люди танцуют на поминках, пускают фейерверки в память о погибших – Любаше и Вареньке, так он назвал дочку.

Автобусы ждали московский поезд. Влад попрощался с проводницей, подмигнул в ответ на заинтересованную улыбку и побежал к знакомому «пазику», задрав плечо с лямкой тяжёлого рюкзака и чиркая по утоптанному снегу концами новых лыж, которые купил деду Лазарю в подарок. Собственные его лыжи целый год ждали в крайней сараюшке деревни, откуда до места десять километров лесом. По договорённости с хозяевами сарая Влад оставлял лыжи, чтобы не возить каждый раз, а без них до хутора Лазаря не пробраться, особенно в такую снежную зиму, как эта.

Широкая просека упиралась в овраг, за ним превращалась в едва заметную тропу. Влад сделал крюк по дну оврага и, преодолев небольшой подъём, зашёл к хутору со стороны хозблока.

Гладкость снега, занесённые двери, которые давно никто не открывал, вызвали тревожные предчувствия. Влад машинально прикинул, успеет ли он дотемна вернуться в деревню, если Лазаря нет в избушке.

Обогнул дом, от сердца отлегло – Колчедан радостно залаял, вылетел из будки и чуть не опрокинул гостя в нетронутый человеческими следами снег.

– Где хозяин-то? Ладно-ладно, погоди, потом повозимся.

В сенях Влада встретил ещё один знакомец, медленно скользнул полосатой шубкой по заиндевевшей штанине и прошествовал в избу.

– Здравствуй, Василич, – вслед ему сказал Влад, разделся и шагнул в тепло.

Из дальнего угла послышался хриплый кашель и голос Лазаря:

– Думал, не приедешь, телеграмму-то я тебе не отбил.

– Как же! Размечтался! Не приеду, видишь ли, – весело откликнулся Влад, – чего разлёгся?