Я - Ла-Рошель

Глава 18

- Что это?

Я задавала ему этот вопрос снова тем же вечером, когда Занлар прогуливался в своём саду. Евдоким доложил, что у Огюста пошли галлюцинации. Лекарь божился, это не было горячечным бредом.

- Обезболивающее, - ответил Занлар.

Ответ меня не удовлетворил.

- Зачем оно тебе?

Объяснения я ждала достаточно долго.

- Из-за приступов мигрени у меня случаются сильные боли. Ты и сама видела. И иногда они становятся невыносимыми.

- Евдоким говорит, Огюста весь вечер не отпускает бред сумасшедшего, - сухо обронила я.

И правда, со слов лекаря, парень что-то мямлил о своей матери, которая, якобы, ему привиделась, хотя ей в ту минуту ещё невдомёк было, что стряслось с её единственным сыном; то ему мерещился светлейший в шелках, дарующий почётное звание своего приближённого; а то и вообще Огюст принимался истерически хохотать и выражал бурный восторг, почему же он раньше не примечал, что стены и потолок в амбаре переливаются пурпуром в оранжевых пятнах, да и сам Евдоким на самом деле радужного цвета. Всю бригаду скотников собрал вокруг себя послушать, что за чушь он ещё городить будет.

Занлара, однако, столь странные симптомы ничуть не обеспокоили.

- Побочное действие. Это с первого раза, с непривычки. Скоро пройдёт.

И всё же, я находилась в святом убеждении, что он одурманил Огюста. Что уж это была за дрянь, я не знала, да и знать не хотела.

- Знаешь, Ла-Рошель, - продолжал между тем Занлар, - я испытываю определённую жалость к мучающимся людям. Ведь и мне это знакомо не понаслышке.

Мы шли среди зеленеющих ложбин по нескончаемым аллеям синьорского сада. Вечер издыхал. В верхушках деревьев поднимался ветер. Он нанёс на горизонт столь редкие для иревейского неба тяжёлые облака. Неспроста это. Ещё днём я заметила дымку, висящую в воздухе.  

Даже этот сад, такой отличный от остальной Иревеи, казалось, подчинился смене погоды. Шуршала листва в высоких деревьях. Повисший в них туман с наступлением сумерек весь разметало. Чёрные деревья, что рождали его, стояли голые. Их корявые ветви облюбовало вороньё. Но то было там, наверху. А внизу, где мы шли, всё так же деловито бурлил ручей, и таинственные птахи подавали голос из кустов.

Ладно, подумала я, Огюст сам дурак. Будет знать, чего стоит неоправданное бахвальство и неосторожность. Евдоким сказал, что рана зарубцуется, и он снова будет в строю.

И всё-таки мне не нравилось, что светлейший вмешивался. Чем он вызвал такое почтение в народе, который совсем недавно был готов разделаться с ним по одному моему слову? Вроде бы, ничего не произошло, а отношение к нему изменилось совершенно. Но почему словно я одна это замечаю? Он лишь играл с ними, понукал, а они всё с радостью проглатывали.

- Зачем ты вообще пришёл, зачем вмешался?

Он посмотрел на меня так проницательно, что я почувствовала себя крайне глупо.

- Не ищи подвоха. Всё очень просто. Я понял, что ты нуждаешься в моей помощи.

- Нуждаюсь в помощи? В твоей?

Даже не представляю, которое из двух предположений поразило меня больше.

Во-первых, сама мысль, что я нуждаюсь в чьей-либо помощи, мне и в голову-то никогда не приходила. И, во-вторых, я уж точно не могла постичь, чем же мог мне помочь светлейший владыка.

- Да. Всем людям иногда нужна помощь, разве нет?

- Я думаю, у тебя и так просителей много развелось, - насмешливо ответила я. – Вон, один Фроська чего стоит. А за ним и другие подтянутся. Да только не верится мне, что ты для них действительно что сделаешь. Вижу, ты только за нос водить горазд, да жесты красивые вытворять.

- Красивые, как ты говоришь, жесты, много значат для людей, гораздо больше, чем реальные действия. Они легко на них покупаются. Что же тогда плохого в том, что к ним зачастую прибегают? Их одних уже более, чем достаточно. И, знаешь, к какому парадоксу это меня приводит? – спросил Занлар с живейшим интересом. – Что, какая бы власть не была мне дана, со всей её полнотой я ощущаю себя не в праве ничего изменить. И даже не потому, что не могу или не знаю, как, а потому что людям этого на самом деле не надо. Чем больше я узнаю, тем меньше вижу необходимость действовать. Остаются только красивые жесты. Теперь ты понимаешь, почему они так важны?

- Хочешь сказать, вот оно – всё твоё правленье, в ничего не значащих словах и ни к чему необязательных деяниях? – с неверием переспросила я.

- Нет, одним этим с людьми не управиться. Вообще, что есть управление людьми? Это сила, с которой заставляешь их действовать так, как тебе надо. Я так скажу: по-настоящему эффективно людьми можно управлять только двумя способами, с помощью страха и любви. Вот самые сильные человеческие чувства. А лучше прибегать и к тому, и к другому, потому что один лишь страх когда-нибудь доведёт людей до беспощадности к тому, кто его им внушает. Страх в глубине своей всегда основан на презрении. А любовь – на уважении. Потому разумный правитель должен внушать своим подданным уважение. Иначе где гарантии, что запуганное стадо в конце концов не свергнет и не уничтожит его?