Я поэт, и ты влюбилась в мои стихи

Часть II. Главы XXII-XXVI

XXII

Гимназистки выбегают из здания, словно ужаленные: звонок, оповещающий о конце учебного дня, словно колокол, гремит на всю улицу, да так, что птицы на соседних деревьях подрываются с веток и в панике, дерясь друг с другом, выбирают новое место для своих посиделок. Довольно веселое зрелище, смотреть на которое никогда не надоест.

«Солтан!».

И Солтан, обернувшись, обнимает ее, целует, и неугомонные птицы над ними, наконец, замолкают.

Они любят тишину: посиделки на улицах – не для них. Тепло и уединение местного клуба – вот, что им нужно в дождливые дни. А в дни солнечные, дни, когда солнце беспристрастно к влюбленным парам и одиночкам – жжет нещадно и разрывает тело под толстым мундиром – они предпочтут прохладу тонких стен. Дом у Солтана точно игрушечный – с низенькими потолками, с обоями однотонного цвета и миниатюрной мебелью. Совсем немного места для двоих, но уют – единственная вещь, для которой не важен размер кровати.

И они, наконец, под ней. Решили пойти пешком - и пожалели не один десяток раз: туман с утра не предвещал ничего зловещего, но к вечеру превратился в ливень. Стена из соленой воды окатила сначала Веру уже на пороге к дому, а Солтан, для которого вода из неба – та ж вода, стал жертвой града размером с крупную пуговицу. Мундир не высохнет до утра: что ж, повесит на стуле дома, а Денис принесет вечером парадный мундир Солтана на всякий случай. Но до вечера еще далеко: дождь только пару минут как прекратился, и солнце вновь вернулось на небосвод.

«Ко мне Антонина Карловна подходила, говорит, нужно в Москву ехать. Только пятерых из группы возьмут, а я…Мне кажется, не возьмут…».

Вера запрокинула голову. Ее длинная шея круто согнулась под ногою Солтана и вернулась обратно в начальное положение. Вера натянула одеяло по самый нос и подергала замерзшими ногами.

«Я с тобой поеду. Брошу лицей и поеду», - ответил ей Солтан, продолжая перебирать Верины волосы, словно гребешком. Ее длинные черные пряди чернее самой ночи.

Вера села на край кровати: от долгого лежания затекла спина и замерзли пальцы. Она встала надеть что-нибудь, оголив перед Солтаном себя до пояса. Натянув первый попавшийся свитер, Вера снова села, устало скрестив руки на ногах лежащего Солтана.

«А ему мы что скажем?».

Снова поднялся ветер, затрещали части едва развалившейся обивки дома. Листья с деревьев сыпались, словно спелые абрикосы, раскрашивая в зеленый цвет черный холст дороги.

«Мы ничего не будем ему говорить. Мы просто уедем и все».

Солтан обнял Веру, согрев ее одним своим прикосновением. По телу Веры пробежала волна тепла, и все мысли вдруг потеряли свое словесное выражение, растворившись в ее голове.

«Завтра я сяду с тобой, не забывай. Пусть попробует кто-нибудь занять это место, знаешь, что будет?».

Вера ледяными руками изобразила, как длинная змея следит за добычей, извивается вокруг нее, а потом одним прыжком, одним укусом побеждает противника и проходит победным кругом возле ее бездыханного тела. Шипеть Вера не умеет, и вместо змеиного устрашающего шипения ее рука-змея неистово засопела, а добыча, наверное, от хохота даже не смогла убежать.

Солтан засмеялся, на что Вера, приняв сокрушительное поражение, начала хлопать его по ноге, да так, что нога Солтана, задергавшись, покраснела и спряталась в одеяле. Оба смеялись и дурачились, словно их жизнь не заключена в рамках времени, и эта кровать – их дом. Оба живут и мечтают, дышат и наслаждаются друг другом, пока в этих стенах о них не знает никто.

Выпив кружку горячего чая и наспех собравшись, Вера побрела привычным путем. Все те же лица преследовали ее, теми же взглядами провожали вдоль переулков. Ветер поднимался, кружа все то, что успел сбросить с веток за день. И Вера, брошенная, как этот лист, несется по одинокой улице и снова падает, пока новый поток ветра не поднимет ее с земли и не понесет куда-то вперед.

Вера в слезах вернулась в миниатюрный дом. Вера вернула этому дому уют.

XXIII

Мы никогда не видели Лукерия во фраке. Все привыкли к его строгой рубашке и тёмно-синему пиджаку, к его неаккуратной прическе и торчащей, как у милого козлика, бородке. Но сегодня – день особенный, а, значит, повседневное одеяние и будничный марафет отходят в сторону: лучший костюм отглажен, наибелейшая рубашка выстирана, и бабочка, черная пышная бабочка, - уже обвила шею самого элегантного преподавателя.

Ведь сегодня 18 мая. 18 мая! Для жителей Петербурга и всей России – самый обычный будний день, привычно солнечный, безветренный, многолюдный. Для лицеистов же – Международный день музеев. И совсем не важно, что далеко не этот праздник взбудоражил наши горячие юношеские сердца.

Сегодня немыслимо прекрасный день – и вы со мной не сможете не согласиться.

К празднику приурочили знакомство двух поэтических кружков самых известных учебных заведений Петербурга - Александрийского лицея и Женской гимназии. Да, оказывается, девушки тоже умеют писать! Да как писать – сегодня мы познакомимся лишь с частью, крошечной частью гимназии – но самой талантливой.   

Благодаря хлопотам Лукерия наше занятие состоится уже сегодня, в этот теплый майский вечер, когда солнце зайдет за горизонт, и небосвод озарят звезды – звезды в темно-зеленых сарафанах из шелка. Настрой мой сегодня как никогда поэтичен и возвышен над серостью будней. Ручка и записная книжка с самого утра наготове: рифмы вот-вот польются.