Я сплю среди бабочек

7 глава

Платье садится идеально, разве что чуточку длинновато, но эту проблему могли бы решить туфли на каблуке... Интересно, получится ли у Алекса решить эту проблему? Выхожу из-за ширмы и кручусь перед зеркалом: шелковая юбка каскадом завивается вокруг ног. Непередаваемое ощущение!

 – Примерь вот это, – отрывисто кидает Алекс, вкатываясь в спальню и протягивая мне пару белых босоножек. Он держит их на вытянутой руке, словно не хочет к ним прикасаться, и выглядит непривычно серьезным.

 – Хорошо. – Забираю туфли из его рук. Они выглядят несколько старомодными, но в целом довольно новыми. Очень красивыми…

 – Свадебные туфли моей матери, – произносит Алекс с запинкой, глядя куда-то в сторону. – Она только раз их и надевала.. Храню как память о ней.

Его слова заставляют меня почувствовать неловкость, и я гляжу на ноги в белых босоножках в тревожном молчании. Наверное, не стоило мне их надевать…

 – Думаю, будет лучше, если я сниму их, – произношу едва слышно, и Алекс вскидывает глаза:

 – Жмут? – любопытствует он. – Казалось бы, твой размер...

 – Нет, они идеально подходят. Просто… это туфли твоей мамы... я... наверное... будет неправильно...

 – Ничего подобного, – отрезает Алекс с решительностью. – Буду рад, если мамины туфли сделают кого-то чуточку счастливее. – И добавляет: – Вот, посмотри, тебе это тоже пригодится.

У него в руках маленькая бархатная коробочка, в таких обычно хранят ювелирные украшения, и я с трепетом – сама не знаю, почему! – ее открываю. На черной бархатной подложке лежит небольшого размера камея с выгравированной на ней бабочкой, распростершей хрупкие крылья в застывшем в камне полете.

 – Как красиво, – шепчу в восхищении, проводя по ней пальцем. – Это тоже принадлежало твоей маме?

Алекс кивает.

 – Там гравировка на другой стороне, – произносит он, и я переворачиваю украшение. Надпись такая мелкая, что я с трудом могу разобрать витиеватые завитки готического шрифта...

 – Там написано, – приходит он мне на помощь, – что счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься – и оно само опускается прямо в твои ладони.

У меня сжимается сердце, к горлу подкатывает комок.

 – Очень поэтично, – отзываюсь с дрожью в голосе. – Теперь понимаю твое увлечение бабочками: они напоминают тебе о матери.

Парень дергает головой, как если бы ему натирал воротничок оранжевой рубашки, а после одаривает меня лучезарной улыбкой – не хочет говорить о серьезном, и я могу это понять.

 – Надевай украшение и будь готова выезжать, – командует он, стремительно выкатываясь из комнаты. – Иначе мои мотыльки охладятся сверх меры и передохнут дорогой.

Застегиваю на себе белоснежную камею и некоторое время любуюсь ее отражением в зеркале – она идеально смотрится на груди, дополняя красоту изумрудного платья. Видел бы меня дедушка! Сегодня я нравлюсь самой себе, и это восхитительное ощущение.

Вести машину в вечернем платье весьма неудобно, не менее неудобным представляется сама необходимость появиться в нем перед толпой незнакомых людей...

И Алекс, заметив мою нервозность, загадочно произносит:

 – Оранжевый с зеленым. – А сам улыбается. Многозначительной, таинственной улыбкой.

 – Не понимаю, о чем ты.

Выруливаю на парковку под монотонный голос навигатора и замечаю огромное сомбреро у входа. Кажется, мы прибыли по назначению…

Алекс продолжает загадочно улыбаться, и мы направляемся ко входу в отель – на коленях у парня подарочная коробка, украшенная оранжевым бантом.

Мы входим в фойе и безошибочно определяем верное направление: заводные аккорды мексиканского марьячи манят за собой, подобно магниту, у входа в зал нас приветствует высокий мужчина… в оранжевом пиджаке.

 – Дресс-код? – Неожиданно догадываюсь я, и Алекс молча кивает.

Оранжевый пиджак ведет нас к нашему столику.

 – Франц просил позаботиться о вас, – произносит он. – Позвольте возьму коробку.

Алекс передает ему коробку с бабочками, мы занимаем свои места, и я, восхищенная буйством голубых, оранжевых и зеленых цветов, замираю с открытым ртом. Рассматриваю их невообразимое сочетание вплоть до мельчайших деталей декора: разноцветные ленточки пышной бахромой свисают у входа и под потолком, стулья задрапированы оранжево-голубой материей, повсюду гирлянды из больших бумажных цветов и разноцветных флажков «папель пикадо». Все гости одеты столь же живописно, под стать банкетному залу... Словами не передать, насколько меня поражает солнечная атмосфера этого места – и все это пиршество красок прямо посреди зимы!

Даже наш столик украшен не привычными случаю цветами, а милыми горшочками с цветущими кактусами.

 – Сеньорита! – Меня отрывает от созерцательности голос дородной женщины в пестрой накидке. Не иначе, как мексиканки! – Вам непременно стоит украсить волосы этим цветком, – и она с мастерством истинной фокусницы выхватывает из воздуха пышный цветок гибискуса, ловко заправляет его мне за ухо.

Смутившись, благодарю ее за подарок, и та отзывается:

 – Благодарите не меня, юная сеньорита, благодарите родителей, наделивших вас той несравненной красотой, которую мой цветок может лишь отчасти подчеркнуть.

Еще более смущенная, замечаю мужчину в кипенно-белом костюме, направляющегося в нашу сторону. Он похож на капитана средиземноморского лайнера, случайно заплывшего в воды этого пышащего красками празднества… Он приобнимает пожилую «весталку» за плечи, с улыбкой произносит:

 – Матушка, не смущайте юную сеньориту своими пышными мексиканскими комплиментами, боюсь, она может быть к ним не привычна. – И доверительно склоняясь к уху пожилой женщины: – Агуэда просила вас проследить за свадебным тортом, мы на вас полагаемся.

Женщина молча кивает и направляется к выходу. Виновник торжества (а это именно он), провожает ее внимательным взглядом, и говорит: