Я так хочу

Глава 41

Лина помогала Ту хозяйничать в маленьком доме: кормить на заднем дворе кур с поросятами, развешивать на верёвке выстиранное бельё. Она следила, как девушка метёт крыльцо, чистит хлев, они вместе стряпали ужин. Лина училась готовить деликатесы южных провинций. Копируя движения ловких пальчиков, неуклюже заворачивала рис с утиными яйцами в банановые листья для пирогов Баньет и красиво накрывала стол, укладывая между овощами и соусами лепестки розовых лотосов.

Дождливый день сменяли короткие сумерки. Удушливая темнота, вязкая как вьетнамский кофе, вползала в открытые ставни, обесцвечивала кисти по сторонам голубой пиалы и пятна увядших цветов. Сидя напротив, Ту маялась, ей недоставало телевизора и подруг.

– Поздно уже. Иди к отцу.

Лина отпускала девушку в деревню. Убирала нетронутые тарелки, мыла посуду и принимала таблетки: две красных, зелёную и синюю. Застилала матрас свежими простынями и вглядывалась в завешенное марлей незрячее окно, пока не смыкались веки. Тревожный сон наваливался, как бесформенное слизкое животное, и не приносил облегчения. Лина мучилась духотой, насекомыми, лезущими в москитную сетку, и кошмарами.

Возвращается ли Берри домой? Лина не знала. Она переворачивала постель вверх дном, затягивала в узлы волосы, раздирала белье и расшвыривала подушки – определить, сколько демонов провели с ней ночь, было не возможно. На рассвете будил крик петуха. Двор наполнялся суетливой жизнью, но в доме стояла тишина. Потом приходила Ту.

Лина силилась вспомнить, когда гитара возвратилась в шкаф? Прошлым утром? На прошлой неделе? Она путалась в днях, но плакала уже реже. Три белых пилюли заменили завтрак. Они расслабляли и успокаивали, помогали шагнуть в очередные сутки, несущие маленькие радости. Например: обнаружить на топчане пропитанную потом футболку и заляпанные грязью джинсы.

Значит, приходит...

Лина стирала мужскую одежду на крыльце в жёлтом тазу. Проходила коричневым обмылком по каждой складке, долго полоскала в воде. Как злая собака, яростно отгоняла девчонку. Дико выкатывая глаза, та норовила умыкнуть её сладкую косточку. Лина не знала, хочет ли объяснять Ту, что только это, и мелькавшая в дыму фигура – всё, что ей принадлежало.

Лина засмеялась. Представила, как на пальцах объясняет маленькой вьетнамке, почему муж с ней спит. Или не спит?.. Смешок застрял поперёк горла. Она достала из серой пены майку, ткнулась лицом. Что можно объяснить?

Невзирая на молчаливое согласие не приходить, Лина простаивала у серебристого фургона часами. Ветер сушил волосы, солнце оставляло на коже волдыри. Она ждала перерыва в съёмках. Оставляла на ступеньках завёрнутые в полотенце сандвичи из французских булок и американо в термосе. Спускаясь с холма, Лина улыбалась, зная – Крис пьёт сваренный ею кофе. Видела, как он отказывается от густого варева, который разливают на походной кухне вьетнамки.

Местные жители свыклись с Линиными ежедневными прогулками вдоль деревни. Перестали впадать в оцепенение, завидев, только поднимали головы. Взгляд необычных глаз прилипал как банный лист, а руки сортировали рыбу, пололи огороды и собирали фрукты с деревьев. Утренний улов из жёлтого озера томился по дворам в плетёных корзинах. Над хижинами висел невыносимый запах. Дух готовившегося под солнцем рыбного соуса безмолвно провожал Лину к холму и обратно.

Среди десятка лиц, мелькающих на съёмочной площадке, первыми Лина выделила актёров и каскадёров – по самой грязной и оборванной одежде. Иногда путала с плотниками и монтажниками, но приглядевшись, все же замечала, что форма последних несколько чище. Художника картины – седобородого старика – запомнила по разъеденным краской ладоням и скабрёзным шуткам. Рослый финн – издающий клич викинга при встрече – оказался не телохранителем или охранником, как думала Лина, а оператором-постановщиком. Ассистентов, декораторов, координаторов, гримёров – тонких, миловидных азиатов со стаканчиками кофе и рациями – Лина не научилась отличать. Она ни с кем не разговаривала, не знакомилась, не искала общения, иногда не раскрывая рта по нескольку дней.

Солнце стояло в зените. Заливало сухим пламенем вытоптанную сотней ног площадку позади расставленной техники и спин съёмочной группы. Второй режиссёр повернулся в раскладном кресле. Спустил с обгорелого носа зеркальные очки и уставился на Лину. Полный немец с бульдожьей челюстью сузил голубые глаза, махнул рукой, подзывая. Она не сдвинулась с места, привычно подпирая бетонные блоки в тени эвкалиптовых деревьев. Матерясь, как коренной житель Бронкса, Маркус Гайер толкнул в сторону дольщика, прокладывающего в пыли рельсы, схватил Лину пониже локтя.

– Да-да-да! Именно! То, что нужно! – он смахнул с её лба волосы, собрал пальцами на затылке. – Знаю, как использовать её в следующем эпизоде! Отведи её к Фло, пусть выдаст форму медсестры! – крикнул курившему под зонтом ассистенту.

– Займись своим делом, Маркус.

Берри вырос позади квадратной фигуры, держа ладони в растянутых карманах потрёпанного комбинезона.

– Послушай, Кит, я должен снять эти глаза! Ей ничего не придётся делать! Просто пялиться в камеру, как сейчас! Уверяю, будет потрясный кадр, зрители обрыдаются! Я решил…

– Решать не твоя задача, Маркус. – Кристофер смотрел на Лину.

Она не вникала в спор, не чувствовала ногти Гайера, впившиеся в предплечье. Взгляд гулял поверх мужских макушек, взбирался по ступеням изумрудных террас. Горный пик опасно упёрся в рыхлое месиво туч. Она понимала, что это значит.

– Дождь пойдёт, – указала в небо.

– Возвращайся домой, пока не схватила тепловой удар, – произнёс Берри. – Отвези её, Нунг.

Лина опустила голову и потёрла руку, побрела за миниатюрным тайцем к стоянке мопедов. Лопатки царапали любопытные взгляды. Приглушенные смешки обернулись молчанием. С этого дня к Лине перестали обращаться. Исчезла непринуждённая болтовня, шутки. Мужчины прекратили беззлобно подтрунивать и посвистывать вслед. Вакуум шатался за ней по площадке, словно прозрачный зорб.