– Мий, тебе плохо? – Внезапно голос Ноя звучит громче.
Я пытаюсь кивнуть, но все тело словно парализовало. Я чувствую, что машина делает поворот и останавливается.
Осторожно открываю глаза.
Мы заехали на тихую улочку, зажатую между глухих стен многоэтажных домов.
Ной пристально смотрит на меня; на лице у него – тревога.
– М-мне так жаль, – заикаюсь я, стуча зубами.
Секунду назад я пылала от жара, а теперь меня колотит от холода.
Ной перегибается на заднее сиденье, достает шотландский плед и кладет его мне на колени.
– Спасибо. Я по шею закутываюсь в теплую ткань.
– Что с тобой произошло? – спрашивает Ной таким заботливым и нежным голосом, что мне едва хватает сил сдержать слезы.
– Мне так жаль, – повторяю я.
Это все, что я могу сказать. Ной откидывает волосы со своего лица и пристально смотрит на меня.
– Прекрати, тебе не за что извиняться. Лучше расскажи, что случилось?
Меня продолжает лихорадить. Обида подступает к горлу. Поверить не могу, что после спокойного перелета со мной опять случился приступ. Неужели теперь меня всю жизнь будут изводить панические атаки?
Ной открывает бардачок и принимается в нем что-то искать, потом достает шоколадный батончик, надрывает упаковку и протягивает его мне со словами: «Тебе нужна глюкоза».
Я откусываю совсем немного. Шоколад тает во рту, и мне становится чуточку легче – Ной был прав.
– Мне так…
– Если еще раз скажешь, что тебе «жаль», я включу любимую песню Сейди Ли. Поверь мне, мало тебе не покажется. Эта баллада в стиле кантри называется «Ты смыла мои извинения в унитаз отчуждения».
– Тогда мне не жаль. – Я слабо улыбаюсь.
– Уже хорошо. Объяснишь, что произошло?
– Я… я недавно попала в автокатастрофу, и с тех пор меня мучают эти дурацкие панические атаки. Мне так жа…
– Хватит. Я поднимаю глаза на Ноя – он по-прежнему участливо смотрит на меня. – Плохо дело, – огорченно говорит он. – Ты бы хоть меня предупредила до того, как мы сели в машину.
– Надо было. Но, честно говоря, я забылась. Мне было так хорошо…
– Правда?
– Да. Ной улыбается уголками рта, но его лицо тут же становится серьезным. – Что теперь будем делать? Оставим где-нибудь машину и спустимся в метро? Если хочешь, я могу отвезти тебя обратно в отель.
– Не надо.
Хотя я еще не отошла от приступа, в одном я уверена как никогда: я не хочу, чтобы наше с Ноем путешествие закончилось. С минуту мы сидим в тишине.
Точнее, мы сидим молча посреди Нью-Йорка, заполненного криками, сиренами и гудением автомобилей. Как ни удивительно, я не чувствую себя подавленной. Я не сгораю от стыда, хотя повод есть. Но рядом с Ноем мне на удивление комфортно быть самой собой.
– Есть идея, – наконец прерывает молчание Ной, и я с надеждой поднимаю на него глаза. – Давай я поеду очень медленно и буду обо всем тебя предупреждать. Перед поворотом я буду говорить, что приближается поворот. И если впереди появится что-то, что может тебя напугать, я сразу дам тебе знать.
– Давай.
– Это не навсегда.
– Что?
– Твои страдания. Поверь мне. Знаешь поговорку «время лечит»? Ной поворачивается ко мне всем корпусом. – Я эту поговорку сразу невзлюбил. Для меня она звучала как стандартная фраза, которой обычно пытаются успокоить. Но, как оказалось, время – хороший врач. Правду говорят. Скоро и тебе станет лучше. Ной так искренне говорит и так на меня смотрит, что я без сомнений верю каждому его слову.
– Спасибо, – шепчу я.
– На здоровье. – Ной поворачивает ключ. – Попробуем?
– Да, – говорю я, вкладывая в ответ всю уверенность, что во мне осталась.
Мы минуем Манхэттен под неустанные комментарии Ноя. Из него вышел бы неплохой экскурсовод, если бы он рассказывал о местных достопримечательностях.
Но Ной только и говорит, что «сейчас мы подъедем к перекрестку» или «внимание, поворот налево».
Когда мы подъезжаем к Бруклинскому мосту, я понимаю, что смогла успокоиться, словно спрятав свои страхи на дно дорожного чемодана.
Как раз вовремя: от моста невозможно оторвать глаз.
Мы проезжаем через арку в готическом стиле, напоминающую ворота средневекового замка.
Из-за многочисленных металлических балок кажется, что мы едем по длинной клетке, и у меня сразу же возникает чувство защищенности. А от открывающихся с моста видов захватывает дух.
– Ты в порядке? – спрашивает Ной где-то на середине моста.
Я киваю, не отрывая взгляд от горизонта.
В Манхэттене почти все здания сделаны из зеркального стекла и белого камня, а дома на горизонте Бруклина – из красного и коричневого кирпича. На фоне голубого неба они напоминают осенние деревья.
– Добро пожаловать на мою родину, – торжественно говорит Ной, когда мы подъезжаем к последней арке моста.
– Ты здесь живешь?
– Так точно. Ну, как тебе тут?
– Мне нравится… напоминает… осень.
«Зачем ты это ляпнула? Разве так сложно говорить нормальные вещи?» – верещит мой внутренний голос.
– Ты про цвета?
– Да. – Я облегченно вздыхаю:
Ной понимает, что я пытаюсь сказать.
– Понятно. Твои волосы тоже напоминают осень. Я вопрошающе смотрю на Ноя. – У осени – самые лучшие краски. Я отворачиваюсь не в силах сдержать улыбку.
Мы съезжаем с моста, и Ной продолжает предупреждать обо всех поворотах и перекрестках, пока дорога не уходит в тихий квартал с узкими улочками и аллеями. Здесь мне удается расслабиться.
– Спасибо, – говорю я, прижимаясь к стеклу, чтобы рассмотреть выстроившиеся в ряд красные домики. – Мне сейчас гораздо лучше.
– Обращайся, – улыбается Ной. – Сейчас заедем за диадемой, а потом перейдем ко второй части Случайного путешествия.
– Хороший план.
Ной поворачивает на узкую улицу со множеством причудливых кафе и магазинчиков – она напоминает мне Лейнз.
Припарковав машину, Ной поворачивается ко мне, участливо улыбаясь:
– С тобой точно все хорошо?
– Определенно.