Я видел

Я видел

Приложение к делу от 7 ноября 2021. Совершенно секретно.

Я пишу в отчаянии и в замешательстве. Мысли путаются, вся картина событий никак не укладывается в голове. Происходит что-то ужасное, и весь изложенный далее рассказ — это моя попытка разложить всё по полочкам и успокоиться. Если кто-то наткнулся на эти записи случайно, то прошу вас не оставаться в стороне и помочь мне советом.

Определимся сразу, я не считаю себя виновным в случившемся с Пашкой; единственное, в чём меня можно обоснованно обвинить, так это в том, что я всё ещё дышу и дрожащими пальцами стучу по клавишам.

Ближе к делу. На девятом этаже моего дома находится лестница на чердак, и, сколько себя помню, все обзывали её «железякой». Она представляет собой своеобразную пародию на обычные подъездные ступени, только по размеру она вполовину меньше и сделана не из бетона, а из сваренной арматуры. Железяка имеет один пролёт и утыкается в железный люк, ведущий в небольшую будку с проводами на крыше. Об этой будке ещё в моём детстве ходили неприятные и жуткие слухи, какие-то пацаны слышали, как оттуда доносится тихий смех; а уже в подростковом возрасте я услышал историю, как бабка с девятого этажа видела два светящихся глаза в темноте на железяке. Однако все эти пугалки всерьёз никто не воспринимал, а мои дедушка с бабушкой, от которых я и унаследовал свою квартиру на восьмом этаже, вообще о подобных тайнах железяки никогда не слышали.

Впрочем, с тех пор никакого дела до железяки мне не было. До одного момента, а именно до новоселья моего однокурсника. Паша Привалов никогда не отличался мужественностью, я бы даже назвал его нытиком и трусом, весьма гаденьким и противным, но говорить ему это в лицо я не хотел. Не знаю, то ли от страха, то ли из уважения, но ко мне он всегда относился хорошо. Воспитывался Пашка мамой и бабушкой, видимо поэтому он имел странный и весьма нездоровый интерес к пожилым женщинам, да он и сам по манерам иногда походил на недовольную бабку. В институте нас практически ничего не связывало, разве что редкий обмен домашним заданием, но всё изменилось, когда Пашкины родственники прикупили ему квартиру на девятом этаже в моём подъезде.

К нашему соседству я отнёсся совершенно равнодушно, Пашка же посчитал это невероятным совпадением и не преминул поделиться этим фактом с половиной нашей группы — той половиной, что ещё могла переваривать Пашкины россказни. С тех пор обращаться ко мне он стал не иначе как «сосед», часто звал в гости, хвастался своей коллекцией виниловых пластинок и раритетным проигрывателем «Электроника».

Приглашения были частые, а желание навещать его унылую по атмосфере квартирку оставалось у меня всё меньше и меньше. Тогда-то я и бросил ему что-то шутливое о тайне зловещей железяки. Мне на руку сработал и другой фактор, на неделе в подъезде установили новое освещение с современными датчиками, которые включались с громким щелчком и работали, пока улавливали какое-либо движение. Но срабатывали они весьма странно: человека, идущего вниз, датчик улавливал без проблем, и матовых плафон вспыхивал, когда объект находился ещё на пролёте между этажами, однако если идти снизу, то заветный свет озарял этаж только когда человек достигал лестничной клетки.

— Понимаешь, Пашка, — говорил я, улыбаясь, — не хочу в темноту шагать, тем более у тебя там железяка эта, жутко мне от неё, может быть, травма детства какая-то.

Но Пашка воспринял мои слова серьёзно. Несколько дней мы не виделись, а затем началось то, что, без преувеличения, сломало мою жизнь.

Уже сейчас я понимаю, что первые звоночки его помешательства были мною пропущены. Во-первых, он перестал приходить к первой паре, во-вторых, не было слышно мелодичных завываний звёзд эстрады, которые Пашка каждый вечер слушал на своей «Электронике». Ну и контрольной точкой зарождения всего этого безумия стала наша неожиданная встреча.

Это был конец октября, выходные перед нерабочей по официальной версии неделей. За два дня я хотел разделаться со всеми накопившимися заданиями и на целых семь дней выбросить надоевший институт из головы. Погода стояла тёплая, а коммунальщики расщедрились на отопление и топили так, будто пытались растопить себе кусочек вечной мерзлоты. Спасаясь от сводящей с ума духоты, я раскрыл окно в комнате и, как будто новорождённый, с упоением глотнул свежего воздуха, высунувшись по пояс на улицу. Уши слегка заложило, и я не сразу услышал, как тоненький голос, срывающийся на хрип, читает неизвестную мне молитву. Сомнений не было — молился Пашка.

Я опёрся на подоконник, вытянул голову вперёд и посмотрел наверх. Из Пашкиного окна то и дело показывался уголок небольшой книжки в твёрдом коричневом переплёте, видимо, это был какой-то молитвенник. Я окликнул соседа. Уголок книжки замер, а затем и вовсе исчез за белой пластиковой рамой, на смену ему пришло жуткое, бледное, как лишённое крови, лицо моего соседа. От увиденного я слегка дёрнулся, в груди коротким импульсом, как мимолётным порывом изжоги, скользнул страх. Пашка поднялся во весь рост, вытащил из окна книгу и продемонстрировал мне. Тогда я увидел, что руки его дрожат.

Он не мог толком объяснить, чего испугался, тогда я закрыл окно и побежал к нему.

Пашка приоткрыл дверь на цепочке и выглянул в щель. Он внимательно рассматривал меня, как разглядывают в безликой толпе знакомое лицо, пытаясь понять, действительно ли перед тобой тот самый человек.

— Это ты? — тихо спросил он, и бледные губы его затряслись, а по впалым, будто напудренным щекам побежали слёзы.

— А кто ещё, — поморщился я.

Сосед помедлил пару секунд, прикрыл дверь и снял цепочку. Как только я оказался внутри, Пашка поспешил закрыть дверь на щеколду, но я помешал ему и предложил лучше спуститься ко мне, выпить чаю; сосед согласился. Во время нашего спуска, Пашка украдкой поглядывал на лестницу, ведущую на крышу, и во взгляде его читалась паника, так испуганные дети, оставшиеся дома одни, заглядывают за угол в тёмную комнату, в которой пару минут назад что-то упало или громко прошуршало.