Я вижу тебя

Я вижу тебя

Он помнил краски. Мир был цветным: переливы света и сияния. А сейчас вокруг тьма. Привычная, наполненная звуками, запахами, ощущениями, но все равно чужая – мачеха.

 — Ну-ка, что тут у нас? — У врача низкий голос и твердые пальцы, которыми он снял повязку. — Хорошо... А ну-ка, попробуем открыть глаза. Лиза, свет.

 Щелк. Он начал с правого глаза – чуть приподнял веки, глядя сквозь ресницы. Даже от сумрачной серости выступили слезы.

 — Сколько пальцев?

 — Три.

 — Верно, — обрадовался доктор. — А пройтись сможем?

  Он сполз с кровати, цепляясь за поручень. Пол шатался: то уходил вниз, как лифт, то поднимался вверх, подбивая пятки. Он раскинул руки для баланса и сделал шажок. Ещё один. Потом, осмелев, прошелся до двери, где улыбалась медсестра – светлые волосы, одежда, обувь, темные глаза, улыбка, очертания.

 Чего-то не хватало. 

 — Так, придете ко мне через неделю, посмотрим, как идёт заживление. Читать вам пока нельзя, смотреть телевизор – тоже. Побольше гулять, дышать свежим воздухом... И положительные эмоции!

 Он и сам не понял, каким чудом оказался на пороге больницы через считанные мгновения. Просто вот он смотрит на врача, наслаждаясь зрением, а вот щурится беспомощно, старается найти знакомые лица. Как-то они выглядят сейчас?

 Мама не изменилась, разве что на лице проступили морщинки – как трещинки на старой фотографии. Его кольнуло. Цвета!.. Он не видит цвета. 

 Мама с отцом галдели, перебивая друг друга, обнимали его, а он только улыбался. Сил на радость не осталось. Черно-белый мир волновал больше, чем цветной. И говорить о нем сейчас не хотелось никому.

 — Антоша, я с тобой! — Мама привыкла, что без нее он выходит редко, и отказ приняла, как оскорбление.

 — Нет, ма, я сам.

 — Сам... А вдруг ты... Машина собьет?

 — Тогда я позвоню. Всё, пока.

 Он потянулся к трости – рефлекс. Но сейчас-то она ни к чему, так что он усмехнулся и вышел.

 В парке было малолюдно. Серые фигурки – по краям их очертания размывались и дрожали – брели неспешно, сидели на лавочках, кормили толстых голубей. Странно, люди казались ему чужими, не такими, как помнилось, а вот птицы – те же. И цвета те же: белый, серый, пестрый. Или пестрый – не цвет?

 Его мысли прервала соседка. Высокая, тонкая. Черты лица такие тонкие, что о них можно порезаться, лишь взглядом скользнув. Профиль – камея. И пахнет чем-то неуловимым, напоминающим о прошлом – то ли выдохшиеся духи из бабушкиного пузырька, то ли пудра из жестяной коробки.

 — Отличный день. — Идиот! Кто же так знакомится?

 — Вы мне? — девушка даже оглянулась.

 — Да. Кому же еще. 

 — Мне... День и впрямь чудесный, — согласилась девушка, сияя улыбкой. 

 — А я вчера операцию перенес, — он сам не понимал, что говорит, лишь бы и дальше любоваться ею.

 — Серьезную?

 — Да не очень... Экспериментальную. Зрение возвращают при помощи... — он забыл, как называется метод, забыл даже имя. Умолк и смотрел в темные глаза, где отражался он сам.

 — Так вы не видели?! — ахнула она. Тонкая кисть прикрыла глаза в защитном жесте. — Господи, но сейчас... Вы же меня видите?

 — Конечно, — засмеялся он. 

 Она опустила голову, длинные волосы скрыли лицо.

 — Наверное, вы чувствуете себя живым... Так долго не видеть, не знать, каков мир, как он выглядит и на что похож. Это похоже на смерть.

 Он передернул плечами, отгоняя непрошеные мысли о прошлом. Но они настойчиво пробивались в память, напоминая об отчаяньи и смерти.

 — Нет. Не знаю. По-моему, смерть совсем другая – в ней нет вообще ничего.

 — Если бы, — ответила она и взглянула ему прямо в глаза. — Меня зовут Софья.

 — Антон.

 Весь день он провел с ней: бродил по парку, гоняя голубей, угощал мороженым, которому она радовалась, как ребенок, рассказывал всякие глупости. Софья больше молчала и слушала, не отводя от него прямого взгляда.

 Наутро, едва проснувшись, он заметил, что мир изменился. На резких линиях, отделявших свет от тьмы, проступили колеблющиеся ленты цвета. Пока тусклые и приглушенные, они то и дело пропадали, но он верил, что скоро краски вернутся.

 Он снова пошел в парк у дома. Аллея была пуста. Внутри словно оборвалось что-то: а вдруг она больше не придет? Телефона у нее нет, имя редкое, но не настолько, чтоб найти её в большом городе. 

 — Здравствуй.

 Сегодня она тоже была иной: более светлой, более тонкой, более красивой. 

 — Привет! — Глупая улыбка не слушалась – не уходила. — Я боялся, что ты не придешь.

 — Ну что ты, как можно... 

 Она показывала ему город, рассказывая истории об архитекторах и купцах, а он любовался. Тёмные волосы подобраны наверх, в ушах тяжелые серьги – лучатся ярко, отблескивая солнцем. Быстрые шаги взбивают юбку, иногда в складках ткани мелькает призрак цвета – синий. 

 Неделя пролетела быстро. Он не замечал времени, провалившись в нору, как Алиса, в нору безвременья, прогулок и разговоров обо всем и ни о чем сразу же. Что он знал о Софье? Она любит мороженое, историю, солнечные дни. Ни адреса, ни фамилии, ни профессии и даже семьи – ничего, что считается важным, он не знал. Да и нужно ли оно? Главное, что он знал – она дарит ему радость.