Я всё ещё дышу!

Глава 6.3

Видимо, никак. Растерянная, я огляделась вокруг. Без надобности. Просто, чтобы отойти от шока. Не хотелось больше ни о чём думать. Только бы отдохнуть и избавится от тяжести, что мешает даже смотреть.

На земле что-то заблестело. Я подошла и подобрала маленькую коробочку, размером с грецкий орех, сделанную из кожи и огранённую белым металлом. Нащупав замочек, попробовала открыть – не получилось. Хитрый мастер значит делал. Играться с этой безделушкой не было времени. Я исследовала своё платье, чтобы упрятать находку, и обнаружила небольшой карман. Он находился чуть ниже бедра с правой стороны и почему-то был зашит в обратную сторону. О чём думал портной, когда сидел за швейной машинкой?

Запустив коробочку поглубже, побрела дальше, к храму. Обычно убогие, как выразился стражник, находили приют в церквах или неподалёку. Может и тут такая система, а мне удастся избежать ночлега под открытым небом? Посмотрим. Главное - быстрее шевелить ногами.

Спустя некоторое время, я устала брести наверх, к холму. Приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Город же зашевелился. Люди вылезали из домов и шли в том же направлении, что и я. А когда до пагоды осталось всего ничего, стали попадаться первые попрошайки и калеки. Они сидели, лежали, били челом, повторяя одну и ту же фразу: «Рэшэган* да проклянёт вас.» В придачу к словам, нищеброды демонстрировали свои увечья, разительно отличавшиеся от того, что можно увидеть на Земле. Тела многих были покрыты язвами. Отсутствие конечностей и вовсе показывали таким образом, что захотелось сбежать подальше от этого чудовищного места. Но пугали меня скорее не оголённые раны, сломанные кости и изуродованные пальцы, а выражения их лиц: без эмоциональные, застывшие, пустые. Прохожие смотрели на них с пренебрежением, я бы даже сказала, презрением. Ни о какой-либо жалости к больным и отчаявшимся людям не шло даже речи.

Один из особо настырных упал ничком прямо у ног богато выглядящего мужчины. Изувеченный заплакал, почти завыл, глотая слёзы и слова. Затем подполз к шокированному горожанину, волоча за собой два обрубка вместо ног. Но ужаснувшийся мужчина пнул его ногой в грудь и, выругавшись, пошёл дальше. Я обошла стороной лежащего. Стало ужасно жаль его, но страх был сильнее. Слишком невменяемым он казался.

А потом случилось и вовсе неожиданное. Проходя мимо одного из домов и стараясь не обращать уже никакого внимания на происходящее, я споткнулась о выступ и едва не грохнулась на мокрый камень. За мою руку ухватилась мягкая ладонь с толстыми пальцами. И лучше бы я не смотрела на того, кто до меня дотронулся. Полноватая старуха с вороньим гнездом на голове, с глупым, почти застылым выражением лица, приоткрыв нелепо рот, смотрела на меня в ожидании. Тяжёлые веки вздулись и практически закрыли глаза. А тело, покрытое огромными волдырями и свежими рубцами, гноилось и сочилось бесцветной жидкостью. Я закричала, резко одёрнула руку и пустилась в бег. Омерзительно! Меня начали душить слёзы. Почему тяжелобольные люди не лежат в больнице? Тот же Ситар мог бы вылечить. Или подобным уже не помочь? Кто следит за порядком в этом городе? Это же противно, ужасно…

Судорожно дыша, я прислонилась к стоящей повозке. Как и ожидалось, долго мой бег не длился. Надо было спортом заниматься, а не за мальчиками в своё время бегать. А если среди этих больных найдутся маньяки? Так ведь никаких сил не хватит на то, чтобы скрыться от них.

Простояв так чуток и опираясь на высокое колесо, я следила за прохожими. Никому не было дела до меня или до кого-либо ещё. Каждый на своей волне. Весёлые, улыбчивые, гордые, высокомерные, добродушные и злые: какие только лица не проплывали мимо меня. И все двигались к храму. Разодетые: мужчины в светлые рубахи, тёмные шаровары с яркими разноцветными поясами, на которых блестел узор из серебряных нитей; и женщины в ярких платьях, с открытыми плечами и спиной, и глубокими вырезами, оголяющими ноги с середины бедра. Были и скромные наряды, но большинство нацепило на себя всё драгоценное, что было в доме. Вероятно, в храме намечался праздник. Совсем не вовремя заурчал желудок, но, после увиденного мной на городских улицах, вряд ли еда полезла бы в горло.

Наконец, я вышла на заполненную людьми храмовую площадь. Она была освещена пол сотней фонарей, не меньше; отличавшихся от предыдущих идеальной шаровидной формой, похожей на стекло, и горящим внутри голубоватым пламенем. Они, как гирлянды, висели в метрах пяти над макушками горожан. Сколько тут находилось людей, я не знала. Но все переговаривались, шутили, смеялись, или просто ждали. Но чего?

В ту же минуту, железные двери храма распахнулись и выпустили целую процессию из прекрасных девушек в белых закрытых платьях с длинными широкими рукавами, которые шлейфом тянулись по земле. Их волосы были собраны в идеальные пучки, а над макушкой красовались ажурные украшения в виде птиц, листьев, солнца и чего-то ещё. Жрицы прошлись по живому коридору и поднялись на возвышение, оцепив его по всему периметру. Кажется, это была площадка круглой формы.

Толпа к тому времени замолчала и с интересом наблюдала за происходящим. Мне тоже стало любопытно, поэтому, увидев неподалёку пустующую лавочку, я подошла и залезла на неё. Так обзор был лучше.

Вскоре заиграл одинокий музыкальный инструмент.

Плавная, тягучая, чарующая прекрасным звучанием, мелодия вылетала из-под пальцев женщины, сидевшей на холодном камне. Немолодое лицо, обращенное в толпу, блаженно сияло ангельской улыбкой, а тело слегка покачивалось.

Пронзительный лирический мотив лился, как звонкий ручеёк, а из священного здания тем временем вышли четверо юнцов, тоже в белом. Каждый подпирал плечом носилки, где на соломе, в окружении цветов, лежал мужчина средних лет. Его руки и ноги были связаны красными лентами, а на груди сверкал кинжал, направленный широким лезвием к лицу умершего. Это смахивало на подарочек, жертвоприношение богам. Хотя, нет. Он скорее был мёртв. Значит, похороны. По количеству людей я предположила, что хоронили важную шишку.