Я встретила в них Италию

Я встретила в них Италию

Глава первая. Дух старого дома при горной церквушке

Она любит нас.

Я, наверное, никогда не была в месте, которое бы так любило меня.

Я даже не представляю почему. Это началось не сразу. Я помню, как она скептично приглядывалась к нам, встречала немного строго, пусть и радушно. Была гостеприимна, но холодна.

Я была слишком активной, слишком занятой, не могла даже поднять голову от дел. Мне было безразлично все вокруг, и она тоже не торопилась идти на контакт. Лишь необходимое.

Она пришла ко мне мимолётным виденьем, седовласой старушкой с ровной спиной, европейскими, не славянскими чертами лица, непонятной, размытой одеждой. Я видела морщинки у нее от носа и до губ. Я видела ее глаза. Я видела, как она набросила на свои плечи мой платок, полуобернулась и внимательно всмотрелась.

Наше первое сближение началось, наверное, именно с моего платка. Я поняла, что он нравится ей. В нем что-то такое, от чего я чувствую ее теплое довольство. Второе сближение началось с моей мысли "мне неуютно". Она ждала моего шага, и я его сделала: навела порядок, организовала быт, правила уюта.

И вот тогда она подобрела ко мне и стала по-настоящему радушной. И тогда начала зарождаться ее любовь.

Я дарила ей свою любовь: свое довольство от ее дома, архитектуры, от обстановки и атмосферы. Я дарила ей вдохновение, а она, взамен, подарила мне свое.

Я просыпаюсь утром, и она ещё немного сонная. Не торопится, не ластится, не обнимает. Все еще любит, но не укрывает сверху своим платком.

К обеду она обходит всех, все углы, которым не хватает ее любви, и оставляет ее там. После полудня я делаю вдох и чувствую, как в легких цветут весенние цветы.

Я вижу ее любовь на каминном жерле — для нее странно и непривычно, как мы с ним обходимся, но она уже привыкла. Ведь мы не жжем его, не готовим еду, не греемся. Только кладем вещи и тюки, словно в шкаф. Я чувствую — она привыкла давно и очень быстро. Так привыкают к седине.

Ей нравятся наши маленькие кухонные примочки: полотенечки, крючочки, венчики, досочки и прочая дребедень. Они милые и кажутся ей очень хозяйственными. Ей нравится, что мы готовим, хотя современная техника вызывает у нее смущение. К этому привыкнуть тяжелее, чем к седине.

Ее любовь наполняет воздух, поэтому когда ты делаешь вдох, чтобы сказать что-то, ты вбираешь ее любовь, и из твоего рта выходит только что-то... что-то особенное, что неминуемо ведёт к сближению душ.

Ей нравится, что мы собираемся все вместе на кухне. Ей нравится собирать нас вместе. Когда люди вместе, ее любовь имеет смысл.

Ей нравится, когда мы заботимся о ней и друг о друге. Нравятся улыбки, мягкие прикосновения, тихие голоса, нежное внимание к чужим проблемам.

Ей нравится, когда кто-то заботливо стучит утром в дверь соседа, чтобы разбудить его ко времени, ведь утром он обмолвился о планах.

Ей нравится наш оператор Стефано. Ей нравится и другие операторы, но к нему отношение особенное. Он подходит к работе совестливо и хозяйственно. Это видят люди, это видит дом. Люди нежны, угощают кофе, кормят обедами. Духи делятся любовью, создают атмосферу добра. За обедом нужно спускаться на кухню, просто делать вдох, и ты почувствуешь, как это наполняет тебя.

Когда мы уезжали, она словно распахнула ребра. Я видела это — все словно стало легко продуваемое ветрами, вывернутое. Она, подхваченная ветрами, порхала в таком большом теперь доме, прогоняла пыль, делала вдох, очищалась и готовилась к новому этапу. И нежно-нежно трепала ветерком нас за щеку, прощаясь, словно не давая капнуть слезинке. Напротив — срывала шляпу и требовала улыбок.

Глава вторая. Италия пришла ко мне не с летом

Я влюбчивая, это правда. Не то, чтобы это происходило слишком легко и часто, меня непросто впечатлить. Но если уж удается... то я влюбчивая, верно.

Раньше Италия виделась мне фильмом «Позови меня своим именем» с жаркой погодой, зелёной листвой и прохладными сквозняками, которые щекочут подмышками, и холодными плитками, по которым хочется и одновременно не хочется ступать босыми ступнями.

В жизни Италия встретила меня холодными влажными ноябрьскими ветрами. Долго дубила январьскими морозами. Дразнила примерзшими цветами и ящерицами. Италия не хотела со мной говорить — шумела что-то непонятное мне, красовалась, но на диалог не шла. Она раскрылась мне позже, когда я сама была к этому готова.

Она раскрылась мне шутками и улыбками. Пушистыми темными кудрями и шоколадными глазами. Италия оказалась одета в простой красный свитер и низко свисающие джинсы. Италия почему-то носила желтые грубые ботинки на шнуровке и ступала четко на пятку. Италия любила плетеные браслеты и деревянные бусы на руках.

И совсем неудивительно, что Италия ходила медленно. Перетекала. Пятка, носок, колено, бедро, плечи. Италия была слегка небрежной в жестах — плавных, легкомысленных, грациозных. Кошачьих.

Мягкая улыбка, не широкая. Непринужденность. Всегда такая искренняя, будто только для тебя. Большие кошачьи глаза, удивлённо распахивающиеся, что бы я не говорила. Уверенность, от которой подкашиваются колени.

Большие теплые ладони с тёмными длинными кучерявыми волосками от запястья вверх, к подкатаным рукавам. Темная, колючая, не длинная и ухоженная борода. Это совсем не отталкивает, а ведь я такое не люблю. Но... наверное, люблю.

Мягкий, шелковый голос с медовой хрипотцой в самых низких нотках. Итальянские слова перекатываются на языке. Урчание. Это романтично, что бы они не значили. Кажется, что это серенады для меня.

Италия смотрела на меня вечным летом. Вокруг Италии начинала цвести трава, а вода в водопадах бежала более дико и правильно.

Сонным утром ты пыталась справиться с кухонной утварью и собственными беспорядочными конечностями, и вдруг звук залил солнцем все помещение, и словно тебя изнутри, и мир перестал быть целостно состоящим из частиц, а превратился в набор образов, и все остальное оказалось поглощено ими.