Яблоко и чекушка молока

Яблоко и чекушка молока

Яблоко и чекушка молока.

В последнее время  я часто вспоминаю послевоенное лето. Оно выдалось жарким и голодным. Люди выживали, как могли. Снова засевались поля, отстраивались дома. После долгой разлуки возвращались домой фронтовики. Вокруг витало приподнятое настроение и надежда, что все буде лучше прежнего.

Однако нам с братом ничего хорошего ждать не приходилось. Нет, мы радовались тому, что война закончилась, что к людям вернулась надежда, что перестали летать над головой боевые самолеты, что не нужно постоянно прятаться и бояться, что наш народ одержал победу. Только вот ушла война и унесла с собой все до последнего зернышка, пришел мир и появился голод. Я тогда был совсем мальчишкой, но то лето отпечаталось памяти навсегда…

- Эй, Гришка, чего сидишь такой задумчивый? 

Я вздрогнул от неожиданности.

- А, это ты Ванька. Да, так ничего…

Я посмотрел на своего старшего брата и улыбнулся. Только он у меня и остался. Отца забрали еще до войны - раскулачили. Ванька рассказывал, что когда-то у нас была мельница. Жили мы хорошо, сытно, но и работали много. Денег хватало и на еду, и на одежду, и даже на сладости к празднику! Эх, только я этого не помню, маленький еще был! Это сейчас я уже большой, восемь лет как никак, а брат так и вообще взрослый: четырнадцатый год пошел.

- Гришка, вставай, чего нос повесил?

- Штаны опять порвал, – объяснил я, показывая очередную дыру.

Ванька ее осмотрел:

- Тоже мне, нашел от чего расстраиваться, она ж на коленке, а не на заднице. Ходить можно. Вон, у Васьки, штаны вообще скоро прямо на нем развалятся.

- Угу.

Сам он был одет не лучше: короткие латанные перелатанные штаны, державшиеся на бечевке, да холщовая безрукавка. Штаны с каждым днем затягивалась все туже и туже, хотя туже уже и не куда: брат так исхудал, что скорее походил на скелет. Я однажды видел такой, когда бомба на кладбище упала. Жутковато, конечно, было, но не страшно. Брат мне тогда объяснил, что нужно бояться живых, в особенности тех, что с автоматами и пистолетами ходят. Вот они пострашнее любого скелета будут. 

Я и сам одет был точно так же, но у меня хотя бы рубаха была. Это Ванька мне свою отдал - ему она уже совсем мала стала. Пока лето стоит, еще можно с этим мириться, а там может добрые люди помогут. Только если у самих и есть разве что рубаха на теле, доброте взяться не от куда. Вот у председателя еще что-то есть, хотя тот вряд ли даст: вредный, собака, жуть! Эх, жрать-то как хочется, аж внутренности сводит!

- Ванька, а у тебя случайно, ничего поесть нету?

- Откуда?

Я тяжело вздохнул.

- А пошли попросим?

- Ага, попросим… - грустно усмехнулся тот. – Сейчас таких попрошаек пруд пруди.

- А мы песню споем! 

- Да кому она нужна?!

- На работу попросимся!

- А то мы еще не просились? Худые мы с тобой, маленькие, от нас больше забот, чем пользы. Сам знаешь: никуда нас не возьмут.

- Ванька, я так есть хочу… Пошли с поля зерен порвем, а?

- Ты что? Хочешь, чтобы тебя поймали и завтра на площади расстреляли? Помнишь деда Егора?

Деда Егора я помнил хорошо. До сих пор перед глазами стояла страшная картина, которую я увидел неделю назад. 

Весь народ собрался на деревенской площади, где еще совсем недавно казнили народ полицаи, теперь же казнили свои. Дед Егор старенький совсем был, один остался, оголодал совсем, вот и пошел на поле, сорвал пару колосков. Его увидела, поймали, судили и приговорили к расстрелу за хищение народного имущества. Я тогда сильно плакал, вспомнил как дед весной мне из коряги и бечевки самый настоящий лук сделал! Брат мне тогда объяснил, что нынче по-другому нельзя: суровые времена требуют суровых мер, иначе все на поле пойдут, и от урожая ничего не останется. 

Он у меня с виду такой маленький и щуплый, а на самом деле понимает побольше взрослых мужиков. Даже читать умеет! Меня иногда учит, только в последнее время все реже. Он вообще стал как-то меньше говорить, ходит медленно, а когда бегал и вовсе не помню. Говорит, что силы бережет.

- Ну тебя! Сиди здесь тогда, силы береги! А я пойду попрошу тетку Настю, может чего даст!

- Иди… - Совсем не обидевшись на мой выпад, грустно ответил брат. – Может чего и даст.

Я направился к тетке Насте. Она и правда приходилась нам какой-то дальней родственницей. Когда мамке совсем плохо стало прошлой зимой, она попросила ее за нами приглядывать. Потом мамки не стало. Тетка поначалу взяла нас к себе, зима больно лютая была, могли без нее и замерзнуть насмерть.  Да только у нее самой двое детей, даже их прокормить трудно. Поэтому, как только начал сходить снег, мы от нее ушли. Я, правда, иногда, прихожу, прошу чего-нибудь. Ванька тот не ходит. Даже не знаю почему.

Некоторое время я шел по улице. Потом увидел курицу бабки Марьи и припустил, чтобы ее напугать. Та испуганно закудахтала и бросилась к дому. Я расхохотался и сам бросился бежать, мелькая босыми пятками, пока меня бабка не заметила и не показала кулак.