Яблоневый цвет

Глава 6

Плотника в Белокрае тепло приняли. Ежели у кого мысль и появилась, что парень с чужих земель пришел, тот ничего не сказал – к тем, кто с войны целехонек вернулся, сельчане благоговение испытывали, как к старости мудрой. Северин за любое дело брался с охотой – истосковался по работе. Благоволение белокрайцев быстро заслужил.

Только Военег на чужака всё наговаривал. Знамо дело – завидовал сопернику умелому. Вот и сейчас, сидя на крыше одной из изб, зло наблюдал он за тем, как быстро и ладно Северин гвозди забивал в новенькую кровлю, а у самого, растяпы, все из рук падает.

Плотник остановился, засмотревшись на кого-то. Военег проследил за его взглядом.

По Белокраю, занедуживших работяг навещая, ворожея шла. Раньше в платьице сером мышкой от дома к дому перебегала, а теперь в новом зеленом – словно ящерка по тропинке спешит.

Северин поднялся во весь рост – не заметила. Пошел следом, с крыши на крышу изб да пристроек легко перепрыгивая; прямо перед девицей спрыгнул, напугав.

— Ну тебя! – махнула на него рукой Радмила. – Заикой сделаешь!

Улыбнулся, довольный выходкой озорной. Пот со лба утер да руки упер в бока, красуясь.

— Где твоя рубашка? – шепнула ворожея. – Зря я обереги от людской молвы наложила?

— Да полно тебе, Радмила. Что ж мне твои подарки нельзя поберечь?

Растаяла девица, голову склонила, чтоб усмешку спрятать.

— Раны не тревожат?

— Да вот, хотел как раз к тебе попроситься вечером зайти…

Говорят друг с другом так, что все вокруг любуются. Все девки на статного парня засматривались, а он всё только с Радмилой, да с Радмилой. А Военег злится-дуется, места себе не находит. Слез на землю неуклюже, исподлобья на девицу смотрит, на Северина так вообще лучше глаза б не глядели…

Проходившая мимо бабка Мирина отвлекла парня от мыслей завистливых:

— Чего стоишь? Молод да пригож еще, неча чело хмурить.

— Да отстань ты от него, - проворчал ее муж, дед Ачим, ковыляя за женой. – Никак мимо молодежи молча пройти не может, всё совестью подначивает…

Взбодрился Военег, сам не заметил, как в два шага расстояние меж собой и ворожеей преодолел.

— … А живется неплохо. В хате с дедом Беримиром просторно, только ума не приложу, как это он печь не топит…

— Закаленный он, никак с Лешим в колдовском сговоре, - на грубый голос парня подошедшего Радмила вздрогнула, чуть отшатнулась. – А по тебе сразу видно: не в избе вырос, а за каменными стенами. Тяжко тебе хозяйство в деревне вести, с непривычки-то.

От колкого взгляда Северина язык заплетался, ненависть за Военега говорила:

— Чай в господских-то хоромах раздобрел бы.

Радмила покосилась на белокрайца недоверчиво, северянина же с гордостью оглядела: еще сильнее стал с виду воин с тех пор, как у ворожеи в хижине на ноги встал, излечился. Захотел бы – как пушинку девицу одной рукой бы поднял. О высоком заморыше светлоголовом Военеге и говорить нечего. Что тело, что душа – чучело.

— Пойдем, бочкарь, - промолвил Северин. – Не все еще пальцы себе отбил? А то вон, раз случай подвернулся, мазь попроси или снадобье.

Рожу скорчил Военег – не смог ничего в ответ сказать.

Кивнув милому другу, Радмила дальше по тропинке домой зашагала, а за спиной послышалось:

— Северин, а, Северин? Не залатаешь крышу амбара? Буренка-то моя уж умаялась хворать от сырости.

Нет отбоя у плотника от просителей, а ворожее и радостно на сердце, что рядом совсем Северин и хорошо ему в Белокрае.

Шумят кружевными нарядами березы, что вокруг Белокрая хороводы водят. Из-за шелеста криков не услышать. Бежит, запинаясь о подол кровавый, Голуба. Платье голубое и сорочка все изодраны, балахоном да лоскутьями болтаются на теле роженицы. Как еще ноги несут – неведомо, на слезы уж сил нет. Сердце вот-вот из груди вырвется. Из-за полосатых стволов древесных видать белые яблоньки – уж недалече спасение. За спиной все стрекот, на сорочий похожий, слышится, да обернуться Голуба боится – как бы снова в лапы к удельнице-душегубке не попасть.

Средь яблонь спокойнее стало. Дух перевела роженица, за низкие ветви придерживаясь. Саднели царапины глубокие на ногах, под платьем кровь уж загустела – сорочка вся слиплась. Провела Голуба ладонью по животу с ребенком… а его нет. От прикосновения все внутри болью скрутило, точно бритвами острыми исполосовано лоно.

Упала на колени матерь несчастная. Перед глазами миг страшный застыл: человечек крохотный, убогий; сквозь веки синюшные глаза выпуклые видать; голова в кровяных сгустках да мокроте, словно картошка с «глазками»; ручки-ножки - как у котенка; пуповина тянется плотной вервью, резким махом рвет ее мозолистая птичья лапа да младенца недоношенного от глаз скрывает.

Закричала Голуба не своим голосом, оглушила сады яблоневые. Мигом полдеревни сбежалось, причитаниями женскими окружив жертву нечисти. Ворожею тотчас позвали.