Янтарные шрамы

Глава 1.

Сознание возвращалось ко мне болезненными вспышками.

Черный. Мертвый агат глаз.

Белый. Кожа, в венах под которой гниет самая драгоценная кровь.

Зеленый. Отсвет проклятого камня, который лишил меня…

Я захлебываюсь криком и пытаюсь встать, но тут же падаю назад — голова кружится ужасно. Мягкая ли, теплая кровать, или холодный камень, для меня все одно. Потому что я вспомнила.

- Тише, тише, родная.

Голос матушки, прикосновение ее руки. Я судорожно выдыхаю и открываю наконец глаза. Леди Сиенна сидит на краю кровати, рядом со мной. Матушка не говорит ничего, ибо знает меня слишком хорошо.

Знает, что слова здесь не помогут. Слова — это ложь.

Леди Сиенна протянула мне стакан воды, который я с благодарностью приняла. Боль иссушает.

- Где он? - голос мой звучит неожиданно холодно и равнодушно.

- Лидия, послушай, - матушка сжимает мои пальцы еще сильнее, - тебе не стоит видеть его сейчас.

Я качаю головой. Нет, мне нужно его увидеть — прямо сейчас. Наши с матушкой руки разомкнулись. Поднявшись с кровати, я направилась к приоткрытой гардеробной. Все равно, что голова кружится, и я едва не ударилась о дверь.

Все равно.

Не могу ведь я допустить, чтобы супруг увидел меня в столь растрепанном виде. А темно-красный бархат удивительно мне идет.

Я беру с тумбочки щетку для волос, касаюсь очертаний украшающих ее перламутровых лилий. Была ли у меня такая? Опускаюсь на пол, провожу щеткой по волосам. Я чувствую себя… застывшей, и руки мои тяжелы, будто боль — черная, мертвая земля, наполняющая мои вены.

Матушка подходит ко мне и кладет ладони на мои плечи. Она кусает губы, но голос ее совершенно спокоен.

- Мы справимся, - говорит она.

Я медленно поднимаюсь, опираясь на руку леди Сиенны.

- Где он?

***

- Идем, родная, - матушка крепко обняла меня.

Проходя мимо стола, украшенного причудливой резьбой в виде дурманных лилий, я коснулась бронзового канделябра. Тусклый свет медовых свечей скользнул по светлым волосам матушки.

Я не помню этого канделябра. И не помню этого зеркала на стене, в котором отражается девушка, невероятно на меня похожая. Только вот у той Лидии глаза совершенно жуткие. Пустые.

Это спальня королевской четы, насколько я могу судить. Сейчас они рядом с Алариком, уверена.

И у меня нет сомнений, где мой мужчина.

Тишина и холод вели нас по коридорам, и от ветра немели губы и запястья.

Я уверена, что сейчас меня встретят гораздо более нежные прикосновения моего мужчины.

И я помню мертвый черный агат его глаз.

Я не знаю, встретили ли мы в коридорах хоть кого-нибудь. Все равно. Я желала быстрее открыть дверь той комнаты, в которой мой сумасшедший принц жил без меня.

***

Моя сила, свернувшаяся змеей где-то ниже ребер, и моя матушка одинаково внимательно наблюдают за каждым моим движением, за каждым оттенком боли, искажающим черты.

Не стоит бояться. Я не сошла с ума. Пока не сошла, по крайней мере.

Аларику нужна сейчас моя сила. И, кажется, это действительно ошибка — идти к нему, когда я так слаба. Но матушка всегда прощала все мои ошибки.

Я должна быть с ним сейчас. И всегда.

Я не успеваю повернуть ручку, как дверь распахивается. На пороге стоит королева. Ее платье, оставляющее взгляду лишь изящные кисти рук и лицо, обратившееся в застывшую мраморную маску, - красное. Как и мое, цвета крови.

Если бы я могла смеяться. Мне чудилось, что я надела свое платье, но на самом деле это платье королевы.

Мирабелла сжимает меня в объятиях так сильно, что я едва могу дышать. Но я вовсе не возражаю. Возможно, я заслуживаю боли. За то, что мои сигиллы не уберегли моего мужчину.

Ее Величество и леди Сиенна смотря друг на друга, в совершенном молчании. И лишь спустя время, равное бесконечному количеству выдохов и вдохов, Мирабелла говорит:

- Ты не права, девочка. Аларик успел ранить вера, и раны эти иссушат ублюдка досуха.

Неожиданно королева улыбается, и мягкость этой улыбки была мягкостью шелкового шнура, сдавливающего горло, ломающего позвонки.

- Жаль, мы не сможем в полной мере насладиться этим зрелищем. Тварь умрет гораздо раньше.

Королева отступает, давая мне пройти.

- Мы знаем, что за камень был в руках у оборотня.

Все равно.

Ашер, злой, уставший и почти безумный, стремительно подходит ко мне. Я поднимаю руку, призывая его к молчанию. Нет времени слушать. Лишь проходя мимо, касаюсь его плеча. Князь пахнет чужой смертью, смертью врага, и этот запах для меня — всего слаще.

Будто в молочном мареве, я различаю Миррэ, Камео, Кейтлин.

Все равно.

В этой комнате ужасно холодно, но это хорошо. Это придает ясность мыслям.

Я подхожу к постели, на которой мы провели с Алариком прошедшую ночь. Правой моей руки касается Илиас, бледный и неподвижный настолько, что кажется мертвецом, левой же — мой отец. И, поддерживаемая этими прикосновениями, я ложусь на кровать, рядом со своим мужчиной.

***

Я касаюсь щекой его щеки и шепчу едва слышно:

- Здравствуй.

Вдыхаю его запах. Соль и сандал.

Очерчиваю лиловые линии на веках моего сумасшедшего принца и прижимаюсь к его губам — отчаянно и жадно.

Моя ладонь медленно скользит по его телу, лаская изувеченную грудную клетку и изуродованный живот.

Клинки Аларика лежат на кремовом грубом льне простыней. Я беру один из этих клинков. Разрезаю одежду супруга и мертвую кожу его доспехов.

Третья кровь. Третья реликвия нашей семьи.

- Тебе больно, родной мой? - шепчу я.

Я касаюсь ран моего принца, а затем — своего тела. Я желала, чтобы эти раны, подобно змеям, терзали мою плоть. Желала до дрожи в пальцах. Боль физическая способна усмирить боль духовную.

Пустота там, где должны быть его сердце и его печень. И пустота там, где должны быть мои чувства.