Японское искусство любви

Глава 1.

- Андрей, подождите, - окликнула меня белобрысая девушка. Ее круглое детское лицо покрывал густой слой веснушек: маленький нос, пухлые губы, голубые глаза с белесыми ресницами. Видимо, первокурсница, подумал я. Она была одета в видавшее виды застиранное цветастое платье и неловко мяла в руках синюю сумку с потертыми ручками, набитую книгами.

- Привет, - остановился я, разглядывая ее и пытаясь вспомнить имя, но память молчала.

- Мы не знакомы. Меня зовут Таня, - извиняющим голосом ответила она на вопрос, который я не успел задать. – Я хожу в литературную студию недавно. Пишу стихи, любовную лирику. Слушаю других. Сегодня слушала вас. Мне понравился рассказ.

- Понятно, - я почесал голову и посмотрел ей прямо в глаза, - чем могу быть полезен? Поставить автограф на порнографии собственного сочинения и торжественно вручить его вам?

- Ну почему же порнография, история об искусстве шибари - это очень интересно, эротично, чувственно, в общем, здорово, - она покраснела и опустила глаза. – Я хотела попросить у вас почитать другие рассказы.

- Принесу через неделю к следующему занятию.

- Долго ждать, - Таня смущенно улыбнулась, - я сейчас свободна, могу забрать их у вас дома.

- Любовь к литературе – это хорошо. Поздно уже, разве дома тебя не ждут? – я улыбнулся и подошел к ней поближе.

- Вы живете в центре? Думаю, часа хватит, что скажете?

- Живу рядом, мне нужно зайти в магазин за продуктами, - я пытался угадать, чего она хочет, но лень победила. Какая разница.

Мысленно махнув на ее намерения рукой, я пошел к выходу из здания с торжественным названием «Народный дом». Типичный советский новодел: кружки детского творчества, профсоюзы, рабочая столовая и детская библиотека. Вдоль стен располагались грозные плакаты с революционными воззваниями, реквизит для спектаклей, флаги и другой неопределяемый хлам. В холле рядом с книжными стеллажами соседствовал столик с булочками и пряниками. Все здесь мешалось в пеструю кашу с совковым налетом.

В этом здании находилась литературная студия, которую возглавлял местный калужский поэт Александр Мунин. Это был пожилой человек с аккуратной бородкой под славянина. Стихи мне его не нравились. Возраст и членство в Российском союзе Писателей давали ему право быть учителем, гуру для молодых. Хотя приходили туда в основном люди на пенсии или молодые балбесы вроде меня. За последнюю неделю к нам прибилась толпа студенток из педагогического университета. Своим смехом и шутками они развеяли скуку, царившую на чтениях.

Каждый день я беспробудно пил. Чтобы в процессе постоянного алкогольного отравления самого себя делать паузы, ходил сюда и слушал бездарных писак. А сам читал то, что строчил в полубессознательном состоянии. Смешил людей рассказами с откровенными эротическими сценами и на пару часов обретал гармонию с самим собой.

- Ты не хочешь сменить жанр? – спросил как-то Мунин на одном из занятий, присаживаясь рядом со мной.

- А у меня есть жанр? – с иронией ответил я, бросив взгляд на напечатанный текст, лежавший на столе.

- Есть, поверхностный и ребяческий, и тему ты выбрал эпатажную, не твоего уровня, - его глаза спокойно смотрели на меня, тонкие черты лица светились вселенской мудростью. – Ты к нам для чего приходишь?

Я молчал, отведя глаза в сторону.

- Мне кажется, посмеяться - над другими и над собой, ручку ты научился держать и предложения правильно складывать, но это не литература.

- Точно, высокой литературой и не пахнет, - съязвил я, собрав листы и запихнув их в рюкзак. – Постараюсь вас больше не беспокоить.

- Не торопись сбегать. Придумай себе цель, для чего ты пишешь. Как бы тяжело тебе не было, творчество – это лекарство не только для автора, но и для тех, кто его слушает. Ты понимаешь меня?

- Хорошо, - легко согласился я, чтобы он отстал от меня, – поменяю когда-нибудь. Пишу пока то, что получается.

- Ты ходи к нам, это правильно, - он по-отечески положил свою сухую ладонь мне на плечо. – И не обижайся на мои слова.

На улице Таня побежала за мной, стараясь успеть. Я летел в ближайший магазин за бутылкой и хлебом. К вечеру волна воспоминаний накатывала с особенной силой. Я мог справиться с ней, заливая сознание водкой. Голова отключалась и боль отступала. Такое состояние продолжалось уже полгода.

- Как вы быстро ходите, - запыхавшись, выговорила она.

- Магазин скоро закроется, в другой мне идти лень, - бросил я.

Осенний воздух был наполнен ароматами опадающей листвы, дыма горящей травы, яблок и еще чего-то вкусного и прохладного. Лучи солнца золотили маковки церквей, которые в Калуге встречались на каждой улице. Церквей и часовен здесь было больше, чем жилых домов. В городе чудесным образом сохранилось много купеческих усадеб и гостевых домов. Поэтому улицы казались перемещенными в настоящее из другого времени. Деревянные двухэтажные дома с наличниками начала 20 века окружали самодельные клумбы. По тротуарам стайками бегали коты всех расцветок. Машин было немного. Атмосфера сонного мещанства затягивала в летаргический сон.

Я жил в однокомнатной квартире на ул. Баррикад, снимал ее на первом этаже в бедном районе. Аренда здесь была дешевой, а наркоманы и алкоголики - постоянной публикой. Впрочем, я мало чем от них отличался.