Юйлинь

Юйлинь

Альберт долго учился вырисовывать эти иероглифы. Он рисовал их карандашом на бумажных клочках, писал мелом на доске, вычерчивал украдкой на салфетках. На китайский времени уже нет, как и на многое другое, но кое-что все таки успел выучить. Юйлинь означает яшма. Китайцы в древности делали из яшмы оберегающие амулеты в виде маленьких дракончиков и носили их на рукоятке меча. Существует легенда, будто один из удельных китайских правителей отдал за яшмовый прииск пятнадцать поселков со всем населением и окрестными садами-огородами. Как писали в старых рукописях Поднебесной, красный камешек остановит самое сильное кровотечение, а зеленый защитит от дурного глаза и сохранит память о верном друге.
А еще Альберт нашел редкое стихотворение поэта Ли Бо, он же Ли Бай, времен династии Тан. Называлось оно «Сетования на яшмовых ступенях», или же «Тан ши цзянь шан цыдань».

Яшмовое крыльцо рождает белую росу.
Ночь длится, шелковый чулок.
Вернуться, опустить водно-хрустальный занавес звеняще-прозрачный,
вместе созерцать осеннюю луну.

Юй цзе шэн бай лу
ю цзю цинь ло ва
Цц юе ся шуй цзин лянь
Лин лун ванн цю юэ.

– Ты чего, Берти? – китаянка как всегда подошла абсолютно не слышно. Берт не обернулся, так и остался стоять над  экраном, и девушке пришлось обойти огромную машину, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Бе-е-ерт?
Миниатюрная, с блестящими черными волосами до плеч, в строгой юбке-карандаше и серо-жемчужной блузке. Интересно, они в Малом Совете действительно думали, что закрутит с ней роман? Вот уж гнусы.
– «Нет веселья на сердце так давно и так долго, и печаль за печалью вереницей проходят». Это Цюй Юань, третий век до нашей эры.
– Ты снова хандришь, Берти. – Девушка укоризненно коснулась мизинцем его локтя, будто мотылек тронул крылышком. – И пьешь слишком много черного кофе, отсюда и мигрени идут. Может, перейдешь на сок?
– Тогда только морковный подогретый.
– Договорились. Через пятнадцать минут принесут в хрустальном кувшинчике. – Китаянка склонилась в учтивом поклоне.

Пару раз он даже подумывал пригласить ее на свидание, но вовремя одумался. Впрочем, именно благодаря Юйлинь все стены его уютного особнячка под желтой крышей увешаны репродукциями Ван Мэна, Хуан Гунвана и непревзойденного Ни Цзаня. Да, у него хороший дом – в ореховом лесу в километре от Центра, вокруг тенистые кольцевидные аллеи, а две веселые и добрые филиппинки с утра и до вечера хлопочут по хозяйству, вытирают пыль с китайских гравюр. Особенно хороша последняя его покупка, монохромная в красных тонах «Дама с драконом и фениксом». Ритм, текучесть, изящество и много горного прохладного воздуха, где парит гордый и упрямый феникс, а ниже свившейся клубком дракон вынашивает скрытый до поры до времени коварный замысел. Что касается дамы, то китайцы за четыре тысячи лет так и не научились рисовать женщин, другое дело ветки цветущих вишен и слив, или например маленькие взъерошенные птички в снегу.
Есть четыре благородных растения – орхидея, бамбук, хризантема и слива мэйхуа. Орхидея это нежность и утонченность, бамбук – сила и высокие моральные качества, хризантема – целомудренность и скромность, а цветущая дикая слива мэйхуа ассоциируется с чистотой помыслов и стойкостью к невзгодам судьбы. Но ты, Берти, скорее всего лотос – так она сказала ему однажды.

– Я пошутил. С вами нужно быть осторожным, а то еще устроите  бассейн с теплым морковным соком и будете меня туда окунать, чтобы мыслительный процесс улучшить.
Под «вами» он имел в виду Юйлинь и подославших ее товарищей.
– Заседание уже началось. Сегодня будет скучно, посвящаем двух новеньких. - сказала Юйлинь. - Ты пообедал?
– Ага. Мег принесла салат с мидиями. Кто сказал, что мне полезно кушать мидии?
– Берти, твою диету составлял лучший диетолог, действительно лучший. Если хочешь, я тоже буду брать мидии на обед, чтобы тебе не было так одиноко с ними расправляться.
Берт намеренно громко вздохнул, неуклюже развернулся на каблуках и двинул следом за девушкой, бормоча под нос «Сетования на яшмовых ступенях», специально чтобы позлить китаянку.
Они находились на втором этаже левого крыла Центра, а Большой Совет собирался на минус двенадцатом, почти в километре ниже уровня земли. Если верить Google Maps, здесь находится всего лишь огромная частная скотоферма с пахотными землями. Увидеть Центр на спутниковых снимках невозможно, изображение размыто и искажено. Впрочем, у дома под желтой крышей также нет официального адреса, так что писем он никогда не получал.
Ну кто придумал оборудовать лифты зеркалами от пола и до потолка? Большое удовольствие пялиться на крупноголового тонкошеего уродца, вернее сразу на четырех уродцев, ага, а вот еще один, блестит лысиной с потолка. Хотя нет, можно любоваться Юйлинь и строить ей сердитые гримасы.
– Берти, соберись пожалуйста, у нас заседание. Посвящаем двух новеньких. Обычный ритуал, но все же.
А кожа белая, будто рисовая бумага, запястья тонкие, изящные, и черные азиатские глаза. Это чудо наделено одновременно редчайшим интеллектом (докторская степень по аэродинамике), стальным характером и милой, будто майское утро, улыбкой. Зеркало открыло нелицеприятную правду – сам он ростом с Юйлинь, с огромной головой будто наспех прикрученной к коротковатому квадратному телу, а еще для полноты картины добавьте еврейский нос и толстые африканские губы. Впрочем, если он попросит, то завтра принесут хоть миллион долларов в кожаном чемоданчике, хоть теплый морковный сок в хрустальном кувшине. Жених хоть куда, как говорится. Дверь-зеркало открылась, и Берт, в очередной раз увернувшись от своего отражения, быстро засеменил следом за быстроногой девушкой.
Первая стальная пуленепробиваемая дверь – отпечатки пальцев, вторая дверь – проверка сетчатки, нужно глянуть в специальное устройство напоминающие микроскоп, возле третьей двое одинаковых типов в камуфляже и с автоматами, а возле четвертой маленький робот-убийца напоминающий последней модели японскую кофемолку. Затем коридор с датчиками тепла и движения.
– А кофемолки здесь раньше не было.
В ответ молчание, китаянка только поправила прядь и стряхнула невидимую пылинку с юбки. Она всегда выглядит идеально – одежда, макияж, волосы, и так же идеально говорит, двигается, улыбается, так что иногда Берт даже подозревал, что приставили к нему не симпатичную девушку-помощницу, а хитроумного робота последней модели.
Зал темный, без окон, за огромным овальным столом сидят человек пятьдесят, все мужчины, все лысые и немолодые. Здесь не работают телефоны, а специальные радиоволны глушат подслушивающие устройства. На стенах огромные экраны, на экранах – чернь космоса.
Берт и Юйлинь заняли два последних свободных места. Как всегда перед каждым бокал с водой и табличка с именем. Юйлинь Чжоу и Берт, просто Берт, без фамилии. Он сам попросил называть его исключительно Бертом, никогда Альбертом, настолько это имя казалось ему чужим, слишком немецким, слишком напыщенным, вообще, удивительно неподходящим. Секретарь, чернокожий сморщенный старичок, начал свою речь.
– Берти, мы хотим представить тебя двум новым членам Совета. Пожалуйста, познакомься – директор Еврокосмоса Доран Гисс, и бизнесмен из Соединенных Штатов Карл Бецер. Бецер занимается переработкой так необходимой нам платины.
Двое мужчин кивнули, у Гисса дрогнула височная мышца. Смотрите, смотрите, разглядывайте, чего уж тут стесняться.
– А это Юйлинь, постоянная помощница Альберта, и именно через мисс Чжоу вы будете общаться с сердцем и мозгом нашего проекта.
Внезапно все подскочили с мест и зааплодировали. Берт тоже приподнялся, шутливо поклонился и кивнул – садитесь, садитесь, пожалуйста. Не стоит, право же.
– Именно Берт открыл систему двигателей Би-67, которая позволит челнокам К-8 добираться до Кеплера-5 за три с половиной года. Мы всем обязаны Берту. Берти не совсем здоров, у него изначальные проблемы на генетическом уровне, но он старается держаться молодцом. Большую часть времени Берт проводит здесь, в Центре, и здесь же у нас будут происходить еженедельные заседания. С Бертом прошу не спешить, говорить медленно и отчетливо.
– Вы… – Бецер рассматривал его откровенно, ничуть не стесняясь. – Сколько вам лет?
– Мне тридцать шесть, но определенные особенности отличают меня от обычного человека и, по всей видимости, не позволят дожить до пятидесяти пяти. Я горжусь тем, что участвую в проекте «Первые и последние», горжусь тем, что сотрудничаю с лучшими умами мира ради спасения человечества. В том числе и вами, господин Гисс, господин Бецер. Я готов ответить на любые ваши вопросы.
Новички Большого Совета всегда принимают эту идею тяжело. Клон Альберта Эйнштейна. Вихрастая огромная голова на сутулых плечах, мягкий хрипловатый голос, странно  выпуклые черные глаза.
– Если говорить одними фактами, я всего лишь часть грандиозного проекта. Представьте себе огромную разветвленную многозадачную структуру, так вот я одна из ее ключевых частей, и нахожусь где-то около корня. Как вы уже знаете, то была идея Моргенштайна, да-да, покойного нобелевского лауреата по стволовым клеткам и одного из первых членов Большого Совета. Клонировать Эйнштейна, чтобы ускорить проект. Нзачем напоминать о высушенном кусочке мозга, что хранился под стеклом в Дюссельдорфском музеее. Я Эйнштейн на девяносто четыре процента, а не на сто, если это имеет какое-либо значение. Мое детство и юношество было не совсем обычным, поэтому я даже в чем-то превосхожу… старого господина Эйнштейна.
В зале царила полная тишина. Двое приглашенных в Совет дружелюбно улыбались одинаковыми белоснежными улыбками, только у Гисса еще судорожно дергался кадык.
– С девяти лет я каждый день по восемь часов изучал математику и физику. Плюс физические нагрузки, плюс правильное питание. Мое здоровье не очень крепкое, я довольно-таки дефектное существо. Уже в шесть лет я осознал, что есть Миссия, есть Цель, и только из-за нее я призван из небытия. Я осознал, что я единственный и уникальный в своем роде, ведь за клонирование предусмотрено уголовную ответственность по законодательствам почти всех стран мира. Но для меня сделали исключение. Единственное в истории.
Берт мягко и чуть виновато улыбнулся.
– Мне было пять лет, когда господин Моргенштайн посадил меня на колени и рассказал Тайну. Солнце взорвется – пух! – помню, старик ударил кулаком об ладонь, - и все вокруг испечется, мой маленький Берти, словно забытый пирог в духовке. Земля превратится в черный, покрытый обугленный трещинами шар. Но, Берти, несколько сотен очень умных людей объединились, сели за овальный стол, и у них появилась мечта. Потому что есть планета, удивительная таинственная планета, и она не так уж далеко отсюда, просто мы не знаем, как до нее долететь. Как преодолеть это расстояние. И у нас совсем нет времени, чтобы решить эту проблему. Моргенштайн рассказал мне, пятилетнему головастику, о Кеплере-5, планете-океане с земной атмосферой, рассказал о звезде, мягкой и доброй, а не коварной, как наша погибель по имени Солнце. Проблема была только в расстоянии.
Берти поправил табличку со своим именем, аккуратно подвинул бокал.
– Я должен был найти решение, и я его нашел, когда мне исполнилось семнадцать. Я работал не один, и не стоит преувеличивать мои заслуги. Ко времени моего тридцатилетия правду стало сложнее скрывать, графики четко показывали, что температура в атмосфере Земли поднялась на пару градусов. И именно Моргенштайн придумал идею с глобальным потеплением… Это была ложь во спасение. Будто бы деятельность человека приводит к так называемому парниковому эффекту – работают фабрики и заводы, идет эмиссия вредных газов и так далее до изменения климата… Чушь, конечно. Как вы знаете, все дело в солнечном ядре, там накапливается гелий, в то время как водород все больше и больше выгорает. Но вернемся к делу. Эта прелестная девушка, чье имя переводится как яшмовая роща, ответит на все ваши вопросы.
– Так вы... Эйнштейн? – спросил Бецер. Довольно нагло, надо сказать, но наверное простительно для миллиардера. Берт знал, что Бецер поднялся из нищеты.
– Не знаю. - ответ прозвучал не сразу. - Я обожаю Гейне (правда читаю в переводе, потому что у меня нет времени учить немецкий), и при этом ненавижу Германию. Интересуюсь своей, верней его родословной, даже составил генеалогическое древо на десять поколений назад. Еще я знаю, что Эйнштейн не любил сладкое, а я помешан на шоколаде. Такие, знаете горькие трюфеля с ореховой стружкой, Юйлинь их тоже обожает. Я читал его письма, и могу сказать, что чувствую некое родство, чувствую, что мог бы написать те же самые слова другу или любимой женщине. И это не удивительно, ведь на девяносто четыре процента мы одно и то же.
– Вы… всегда жили тут? – это уже расхрабрившийся Гисс.
– До девяти лет меня воспитывал Моргенштайн, со дня его смерти я нахожусь здесь. – Берт мягко улыбнулся, одними краешками губ. – Я люблю природу и животных, особенно кошек..
– Мы гордимся возможностью… Работать с вами, Аль… Эйн… Прошу прощения, Берт. – новые члены Совета дружно привстали.
– Да, просто Берт. Именно так я решил называться.
– Господа Гисс и Бецер, – поднял руку секретарь, – Альберт является частью программы «Первые и последние», соответственно имеет ту же степень секретности. Подчеркиваю – вы не можете в частных разговорах затрагивать темы клонирования, упоминать фамилию Эйнштейн, и даже отдаленно связанные предметы, например теорию относительности. Так же как под страхом смерти вы не можете упоминать систему Кеплера. Знаю, широта запретов кажется идиотской, но таковы правила, и мы все их решили соблюдать.

И вот на экране засияла перламутровая жемчужина в легкой дымке. Берт не в первый раз наблюдал реакцию на эту картинку. Полное понимание, что мир гибнет, приходит к новичкам в Совете далеко не сразу, весь жизненный опыт говорит против этого. Как? Почему? Мы же вечные, бесконечные, мы были и будем всегда... Расскажите про это скелету трицератопса, ага. Земля-2, наполовину скрытая тенью, наполовину в мягком освещении звезды Кеплера кружилась в мягком печальном ритме. В который раз они просматривали короткий фильм. Перигелий, афелий бо,льшая полуось, эксцентриситет. Земля-2, она же Кеплер-5 замерла недвижно серебристо-серой каплей и молчала, упорно храня свои тайны.

Неделю спустя.