Юные годы гвардии Синеющего Леса

Глава I. Дворф, эльф и человек

Утро выдалось суматошное. Дун не спал всю ночь, представляя в мельчайших подробностях, как ему казалось самый важный день в его жизни. Наконец-то он покинет родную деревню и вступит в ряды рекрутов гвардии Синеющего Леса, исполнив главную мечту всей жизни. Он толком не смог сомкнуть глаз, ведь стоило лишь немного задремать, как бедного юношу охватывало такое волнение, что Дун вскакивал на ноги, каждый раз ударяясь головой о потолочные балки своего невысокого жилища.

– Дурак. – Огрызался Рэм. – Только дурак ни может научиться как делать не надо, даже получив дюжину ударов по своей бестолковой башке.

Дун не злился и не обижался на брата. Ясное дело, это всего лишь капризы, ведь они расстаются на долгое время, возможно, Рэму даже кажется, что Дун попросту бросает его.

– Я буду скучать, братишка. – Тихо сказал Дун, ласково потеревшись лбом о лоб Рэма. – И по тебе мама. – Улыбнулся парень, наклоняясь ещё раз, подставляя лоб матушке.

Дун и не заметил, как вырос настолько, что, ради этого привычного жеста, ему приходилось вставать на одно колено. Мать и брат попросту не дотягивались до его лба. Впрочем, никто в деревне дворфов не мог похвастаться тем, что смог бы поздороваться или попрощаться с Дуном, если тот не согнётся в три погибели.

– Будь осторожен, сынок. – Произнесла Мать, заботливо поправляя чёрную непослушную чёлку Дуна, прежде чем прислониться к ней лбом. – Знай, что как бы не повернулась жизнь, ты всегда можешь вернуться. Здесь твой дом. И твоя семья. – Женщина отстранилась от старшего сына, притянув к себе младшего.

Рэм упрямо надувал щёки, стараясь не реветь, однако его нижние ресницы предательски поблёскивали на утреннем солнце.

Дун уверенно кивнул матери, потрепал братишку по голове и выпрямился во весь рост, в последний раз бросив взгляд на родной дом. Как и все прочие домишки в деревне, их нехитрое жильё было создано из валуна, вытесанного изнутри и снаружи, что придавало ему форму высокой остроконечной крыши, имеющей дверь. Но самое интересное находилось под землёй. Внутри землянки дворфов были куда больше и уютнее, чем снаружи. За то как здорово ребятне кататься зимой с заснеженных каменных крыш… Однажды Дун не удержался за печную трубу и кубарем полетел вниз, прихватив с собой товарищей. Насколько же громко они с мальчишками тогда смеялись, что умудрялись разбудить даже старика Греда, а ведь он уже больше десятка лет слыл глухим. Эти воспоминания заставили Дуна улыбнуться.

– Свидимся! Если не наяву, то в самом добром сне! – Этой фразой дворфы прощались с членами семьи и любимыми. Её же произносили, прощаясь с усопшим. Дун не планировал умирать, но он точно знал, что именно этими словами должно закончится их прощание.

– Свидимся, сынок. Если не наяву, то в самом добром сне. – Мать, тепло улыбаясь, незаметно смахнула слезу передником.

– Свидимся. – Всхлипнул раскрасневшийся Рэм. – И если не наяву…, то в самом добром сне… – Всё же, эмоции взяли верх, и парнишка разрыдался, уткнувшись в плечо матери.

Дун уверенно развернулся и шагнул прямиком на юг, у него было не больше двенадцати часов, чтобы преодолеть расстояние от родной деревни до места сбора новобранцев лесной гвардии. Уверенно шагая вперёд, оставляя позади знакомые пейзажи, Дун бодро мычал себе под нос незатейливую мелодию и представлял изнурительные тренировки, опасные задания и весёлые выходные с новоиспечёнными товарищами. Улыбка не покидала смуглого лица, а игривый взгляд светло-карих глаз смотрел прямиком сквозь лесные трущобы, видя лишь светлое будущее. Маленький медальон-компас, болтающийся на груди, был его верным спутником ещё с детских лет и вот, наконец, он мог принести пользу, однако, Дун попросту забывал сверяться с ним.

Когда пустота в животе стала очевидной, Дуну ничего не оставалось, кроме как устроить себе небольшой привал. Пережёвывая кусок дорожного хлеба, парень размышлял о том, как лучше пересечь горную речушку, которая разделяла его родную долину и неизвестный новый мир. Он видел эти края лишь однажды, будучи совсем юнцом. В тот день он вспылил из-за какой-то мелочи, накричал на мать и убежал. Куда он бежал? О. Это в корне неверный вопрос. Он бежал не «куда», а «от кого». А сбежать от самого себя, как известно, не получится даже при самом страстном желании. Дун знал это, но ноги продолжали нести его вперёд, подальше от сказанных им слов и красного от гнева и обиды лица матери. Он не помнил, как долго ему пришлось бежать, прежде чем мелкая, но буйная горная речушка преградила ему путь. Не знал он и как вернуться домой. Тогда, уже поздним вечером, сидя на поросшем мхом камне, Дун дрожал ни то от холода, ни то от подступающих к горлу слёз, когда вдруг услышал своё имя, произносимое десятками голосов. Заметив в далеке огни факелов и масляных ламп, Дун забыл себя от счастья и кинулся в их сторону, он снова бежал со всех ног, на этот раз, пока не упал в объятья рыдающей матери под радостные возгласы толпы.

– Нашёлся! Нашёлся! Дун нашёлся! – Кричали дворфы, искренне радуясь и подходя ближе, чтобы похлопать юнца по спине или потрепать по голове, ведь стоящий на коленях Дун уже не был таким высоким, как на прямых ногах. – Малец нашёлся! Мы нашли его!

Сейчас же, сидя здесь, спустя столько времени, Дун будто вновь мог слышать эти крики и смех. Он признавал, что в тот день поступил глупо и незрело. Но ведь это было так давно, целых три года назад! Тогда он был глупым ребёнком, а сейчас, уже шестнадцатилетний Дун, смело идёт на встречу мечте. Сомнений быть не может, он будет лучшим из рекрутов и докажет всем, что достоин вступить в гвардию Синеющего Леса.