За день до нашей смерти: 208iv

Глава 7. Цветок Оклахомы

«Кав-Сити» — от одного упоминания этого места охотника бросало в слабую дрожь — невероятный случай географического везения и сплочённости людей во время паники, окроплённый глупыми решениями, возникшими в следствии той же паники, и вырвавшейся на свободу аморальности. Пока старый мустанг с приятным рёвом гнался вперёд, старик думал только об одном: «Закончили ли?» Чтобы понять размах того технического чуда, стоит упомянуть, что сам город, название которого также решили сохранить, расположен на своеобразном полуострове — небольшом клочке земли, омываемом с трёх сторон рекой Арканзас и озером Кав, через которое и протекает последняя. Ещё около одиннадцати лет назад, когда Уильям «Из Джонсборо» Хантер в последний раз посещал тот город, он был поражен масштабами: небольшое количество первородных жителей смогло сохранить изначальные границы острова в своих владениях, площадь которых составляла примерно пять на полтора километра в самых широких частях, и те самые границы доходили до берегов реки злосчастного штата Оклахома, где и обрывались перед когда-то разрушенным мостом, но то, что решили сделать после наступления Жатвы, то, что предприняли после того, как стены перестали быть столь крепкими, и то, к чему так страстно принуждали делать всех тех, кто бежал на полуостров из Понка-Сити, население которого было примерно в семьдесят раз больше, вызывало только два ощущения: гордость за проделанную работу и страх. Чистый, животный страх от одного осознания того, сколько же человеческих костей было погребено в той самой гордости.

Старик ехал медленно и, пока его глаза опаливались восходящим солнцем, то и дело посматривал на свои пальцы — слегка подрагивали. Нет, даже несмотря на то, что тот полуостров, судя по чрезвычайно быстрому и громкому течению воды, стал просто островом — одним из безопаснейших мест в США — он всё равно не любил его. Особенно в то время — когда и весь мир то ли от осознания собственной тупости, то ли от дрожания тех самых пальцев, всё ещё казался ему отвратительным. Впереди действительно оказалась стремительная река — небольшой и пустой канал превратился в бурный поток воды, сметающий всё и вся живое и неживое, что посмело опустится в него. Наёмник подъехал к краю дороги и посигналил поднятому раздвижному мосту. «Ха… — зло усмехнулся он. — Интересно, а мост они на те же «средства» построили?»

Пока его монотонные и надоедающие всякому живому гудки сопровождала лишь тишина, он надел маску и оглянулся по сторонам. Где-то там, на юге, у самого устья реки, которой, как он был уверен, точно присвоили какое-то благородное название, виднелась водная мельница. Кустарная, разумеется, она стояла у самого края новоиспеченного потока воды — на границе с его могучей соседкой, рекой Арканзас. Старик завороженно смотрел на то, как большие деревянные лопасти медленно перебирали воду… или это вода перебирала лопасти — кто знает. Тот кусок канала существовал ещё в былые времена в виде косы, но уже стал самой широкой частью новой речки, которая в некоторых местах сужалась до шести-семи метров в ширь. «Маленькая гидроэлектростанция или кузня? — думал про себя он, постепенно успокаиваясь. — Наверное, кузня. Не пивоварня же… Нужно было сразу ехать в Оклахому. Чёрт, я ведь даже не знаю, где искать Джеймса, а спрашивать у жителей станет только идиот… — вода приятно шумела в ушах. — Нет, точно не пивоварня, — или это была кровь, бурлящая от давления? — Ещё и Девочка… Чёрт-чёрт-чёрт… Ну, а зачем было бы ставить такую огромную мельницу?.. Как-то всё закрутилось… Спонтанно, что ли. Не было такого раньше со мной. Да я и не хотел… Нет, точно не пивоварня…»

Мост медленно опустился, когда смотровые на невысоких, но бронированных вышках, опознали человека. Пройдя серию длинных и, как казалось Хану, ненужных вопросов, он оставил машину и медленно пошёл дальше. Сразу же за мостом начинались поля — большие подготовленные к посеву или жатве площади земли, на которых никто и никогда не построит дом. Между ними же стояли амбары — криво или не очень окрашенные деревянные дома, едва заметные человеческому глазу. Всё это занимало примерно два-три километра от общей площади. Так как начиналась поздняя осень, земля пустовала. Охотник медленно шёл по широкой дороге и, не обращая внимание на столь же медленно растущие впереди дома, вспоминал о том, как он впервые увидел то место.

Ещё в начале, в самом первом, далёком начале, когда он и его спаситель впервые пришли в этот город, Стреляный Ли был сражён — городишко казался ему просто огромным. Особенно для конца света — в его голову просто не могло влезть такое число, как пять километров защищенной земли, но почему — знал только он. Тогда шла вторая половина две тысячи пятьдесят первого года, август, и вся та земля, все те поля, засеянные колосьями, просто дышали жизнью. Тогда-то ему, Уильяму Хантеру, впервые и показалось — пришло осознание того, что если забыть о конце света, если прикинуть хотя бы мизерный шанс на то, что ничего не было, то он и не будет напоминать о себе — всё те же поля всё так же прекрасно, как и много лет назад, будут раскидываться в ширь и длину до самого горизонта, а звуки косы, которые въедаются в голову вместе с приятным ароматом трав, будут звучать вечно. Какая ошибка… Да, в то время он уже понимал это — в позднюю осень, проходя мимо пустых, почти выжженных полей и сырой земли, под серыми тучами, понимал — время сбора урожая должно будет прийти рано или поздно, и если слишком медлить — всё сгниёт.

Город преобразился куда сильнее за те одиннадцать лет, чем он предполагал — у края полей начиналась трёхметровая стена, которой служили очень плотно поставленные рядом друг с другом одноэтажные дома. Какие-то — из глины, какие-то — из шлакоблоков, какие-то — из дерева, они стояли цепким полукругом так плотно, что даже машина не проехала бы между ними — хватало места лишь на одного человека, пускай и груженного сумками, и то — то место чаще всего было ограждено высокими дверями с шипами на верхушках.

Люди просыпались рано. На часах было всего шесть и четыре минуты, но у домов уже копошились отчетливо различимые фигуры. Старики, мужчины, женщины и даже дети одевались в незаурядную, пожалуй, для любого времени одежду и медленно выходили за черту города — на поля или ещё куда. Неважные для охотника лица странно косились ему в спину, но в этом не было для него ничего удивительного — город был вполне самостоятельным, а благодаря весьма выгодному расположению, ещё и богатым — кроме энтузиастов-жителей, работающих наёмниками за блага земные, город вполне мог позволить содержать себе отряд-два военных на постоянной основе. Проще говоря, в нём, в меланхоличном и угрюмом старике не нуждался этот «Цветок Оклахомы» — у него были варианты получше.