За дверью

За дверью

 Дверь была старой. Деревянной, но давно забывшей о чистом янтарном сиянии, ныне скрытом под слоями краски. Мне нравилось отковыривать чешуйки, освобождать её от наносного, чужеродного. Казалось, дерево благодарно вздыхает, когда пальцы поддевают очередной кусочек...

 — Уходи! Уходи!

 — Сама уходи! Это мой дом!

 — Скотина... — Мама некрасиво рыдает, громко, с захлебываниями и подвываниями. Стягивает на горле воротник домашнего халата – застиранного, потерявшего форму – и продолжает кричать: — Куда я с ребёнком?! 

 — К мамаше своей! С узелком иди, такая, как и пришла...

 Они много кричали. Всегда. Я рос под аккомпанемент неутихающих ссор и бурных скандалов, что могли длиться днями, перерастая в холодную войну, когда в доме повисало молчание, не нарушаемое ничем. Тогда мне приходилось превращаться в тень и скользить в кухню и обратно вдоль стен, чтоб не шуметь. Не хотелось попасть под двойной залп. 

 Мы жили в старом доме, выстроенном ещё моим прадедом, наполненном скрипами и вздохами. Маме он не нравился, она хотела бы городскую квартиру с удобствами, с двориком, в котором есть песочница и горка, а не огород, который требовал заботы. И всё это она не уставала высказывать. 

 Отец – не могу назвать его папой – возмущенно вскидывался всякий раз, когда речь заходила о его любимом доме. Он любил его, прожил в нем всю жизнь, собирался и умереть тут, поэтому вставал на его защиту со всем пылом.

 Что оставалось мне? Только прятаться в комнате, за плотно закрытой дверью и не слушать. Соскребать краску с полотна двери слой за слоем, аккуратно, неторопливо, чтоб под ногтями не оставались острые обломки, а новый слой был чист и гладок. Это успокаивало. Мой островок спокойствия...

 На порог нанесло листья, они хрустели под ногами. Я не был дома с семнадцати лет, с тех самых пор, как окончил школу и уехал учиться в столицу. Родители звали погостить, объединяясь против меня, а я игнорировал все их письма и звонки. Только от наследства улизнуть не удалось, потому-то и стою я здесь, ковыряю замок старым ключом. 

 Из темноты пахнуло сырой затхлостью и кислятиной. Я ходил по комнатам, вновь примеряя на плечи незнакомые стены, обретая забытую память. Вот ремонт, что длился не меньше двадцати лет, а тут кухня с относительно новой техникой, но с теми же цветастыми полотенцами. По узкому коридору я дошёл до своей комнаты. Изменилась ли она? Дверь снова была окрашена, синь затянула проплешины, которые я создавал с недетским упорством. Вот и сейчас пальцы потянулись к дереву, поддели кусочек краски, повели вниз.

 Старая забава не хотела отпускать, но я смог оторваться от нее. Почему-то больше ничего мне не хотелось разрушать, никогда. Я полюбовался грязно-белой полосой, проступившей на полотне, и толкнул дверь. "Они всё поменяли!" — мелькнула обиженная мысль. Ну а чего было ждать? Что родители оставят всё, как было при мне? Плакаты рок-групп, исписанные формулами обои и хромую мебель?

 Все в комнате было новым: узкая кровать, стол, стул, шкаф, книжные полки – но каким-то нарочито старомодным. Несовременным. Я подошёл к столу. Тетрадки, учебники. Узкий деревянный пенал, по нему вьются выжженные узоры.

 — Да, мам, хорошо. — Дверь пропустила внутрь высокого юношу. Я вздрогнул от неожиданности – откуда он взялся?

 Паренек бросил на кровать сумку и подошёл к столу, минуя меня так близко, что я рассмотрел редкие волоски над его губой. Меня он не замечал, рылся в книгах, бормоча под нос ругательства. В какой-то момент он приподнял лицо, скорчив недовольную мину, и я узнал отца. Совсем молоденького, незнакомого и в то же время пугающе своего.

 — Па-ап? — Рука прошла сквозь плечо. Я ещё раз попробовал дотронуться до него, но ничего не вышло.

 Он взял пару книг и выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Я вывалился в коридор вслед за ним, но там никого не было. Тусклый свет от грязных окон и тишина...

 Пришлось взять отпуск, соврав, что проблемы с оформлением наследства требуют моего присутствия. Не хотел я уезжать из города, не побывав ещё раз в прошлом. Почему-то я сразу же поверил в то, что произошедшее не было сном, призраком или иллюзией. Наверное, желание ещё раз заглянуть в жизнь отца было сродни мазохизму, но я не стал ему противиться. Остался в старом доме.

 Раз за разом я распахивал дверь, стремясь вернуться назад, но каждый раз обнаруживал всё ту же полупустую комнату. От скуки и безделья принялся за ремонт. Работа опустошала голову, уводила мысли в никуда, оставляя усталость, в которой не было места раздумьям. 

 С кухней я покончил быстро – её, как наиболее обжитую, улучшали постоянно – и перешёл к коридору. Сорвал обои, снял люстру, засиженную мухами, и принялся за двери. Если удастся привести их в первоначальное состояние – оставлю. Начал со своей старой комнаты, мысленно скрестив пальцы на удачу. Я не жил в ней, занял дедову комнату как самую светлую. 

 Старый шпатель аккуратно поддевал краску, пласты неохотно отрывались от монолита, твердые осколки норовили отлететь в лицо. Я чертыхался, но не сдавался, медленно, даже боязливо продолжал. В дверь постучали. Я замер. Стук повторился – нетерпеливый, глухой. Кончиками пальцев я толкнул дверь.

 В уже знакомой мне комнате сияло яркое солнце, в открытое окно вливался шум. Паренек – отец, но такой молодой, что не воспринимался мной всерьёз, – сидел за столом.

 — Входи, — буркнул он.

 — Я? 

 — Привет, Лёш! — Сквозь меня прошла невысокая темноволосая девушка. Потянуло холодом в груди от узнавания – мама.