За полярным кругом

Часть 1

Холодный ветер разбивается о поцарапанное стекло окна, бьется о стены, ревет снаружи, как бродячий зверь. Вырывает зонты прохожих из рук, обрушивая на них колючие капли дождя. Сквозь полупрозрачный туман мужчина в сером свитере смотрит на безумный оранжевый дом, который через запотевшее окно выбивается ярким пятном на фоне серого города и таких же серых невыразительных прохожих.

Запах горячего кофе ударил в нос. Официант поставил чашку, улыбнулся, как это принято, и тут же исчез в потоке мыслей, заказов, усталости:

— Приятного аппетита.

— Спасибо.

Белая чашка на темном дереве. Еще покачивалась приятная чуть коричневатая пенка, над которой струился легкий дым, обволакивая место за столиком дурманящим ароматом. Мужчина потер заледенелые от осенней стужи руки и с наслаждением коснулся чашки. Сделал глоток. Тепло медленно расходилось по телу, согревая изнутри.

Он вздохнул, прикрыв глаза. Отвернулся от теплых тонов жизни, обратив взгляд в окно запотевшего мира. Люди. Ходят, плачут, смеются, влюбляются, ругаются, ненавидят. Тоска.

Девочка лет пяти дергала рукав матери, увлеченно разговаривавшей по телефону. Вчерашний старик, вжавшись в старую потертую временем, как и он сам, куртку, разложил у бордюра столик с поделками: статуэтки, покрытые лаком фигурки, подставки — все это добро защищал от непогоды целлофановый пакет. Мужчина присел на ветхий стул, шевеля посиневшими губами и обращаясь к прохожим.

Мимо, поджав хвост и опустив грязные уши, пробежала рыжая собака.

Вразвалку прошли студенты — сутулящиеся высокие лбы. Один из них курил на ходу, другой, толкая первого в плечо, указал на старика и гадко ухмыльнулся. Товарищ загоготал. Парень с сигаретой, в черной кожаной куртке с белым капюшоном, остановился, посмотрел долю секунды на старика, словно раздумывая, и неспеша подошел к деду, заговорив. Второй, меньше ростом с обесцвеченными волосами и тонким прямым носом, рассматривал неприхотливые фигурки. Полусонный старик оживился.

На самокатах проехали мужчина с огромным рюкзаком на спине и маленькая девочка в желтом дождевике и красной шапке. Она быстро отталкивалась яркими резиновыми сапожками от асфальта, стараясь не отставать.

Как всегда кофе был вкусен. Как всегда здесь было хорошо. Мужчина на миг оторвался от окна, опрокинувшись на спинку мягкого стула, и оглядел полупустое кафе. В другом конце зала сидели молодые люди. Девушка увлеченно говорила тихим голосом, водила пальчиком по экрану ноутбука и вертела темной головкой, норовя заглянуть в лицо парня, выражавшее полное равнодушие. Он, положив тяжелую руку на ее плечо, отдаленно улавливал девичье щебетанье, почти не вникая, о чем говорит подруга. Ненужный монолог мозолил уши. Профессор с грустью в серых как дождь, раскосых глазах, глядел на парочку.

Лёгкий запах короткостриженых каштановых волос, промелькнувших перед глазами.

Профессор, покачав головой будто в бреду, отвернулся к окну. Старик собирал поделки с мокрого, залитого грязью асфальта. Он с трудом наклонялся, приседая на старых ноющих от боли ногах. Его руки дрожали, поднимая очередную фигурку. Красный от холода нос, синие губы, почерневшие от работы ногти и грубые, непременно шершавые руки представились профессору.

Дождь усилился, уменьшился поток людей. Седой дед, встав со стульчика, начал собирать статуэтки обратно в тележку. Почти сразу возле него возникла коренастая фигура невысокого мужчины в старомодном пальто, грязных ботинках и с щетиной на измученном лице.

— Можно посмотреть? — хриплый голос заставил старика вздрогнуть от неожиданности. Он, делая маленькие шажки, отступил в сторону.

— Ты смотри, да побыстрее, нечо мокнуть под ливнем, вон какой, — поторопил нарочито ворчливым голосом обрадованный дед, небрежно махнув рукой. Профессор не увидел ничего, кроме страшных бесполезных фигурок — нелепо склеенных между собой деревянных деталей.

— Ты смотри, смотри какие, — дрожа от холода, взволнованным голосом дед рассказывал про очередную безделушку, — а пахнут-то как! Домой придешь, высохнут, то-то запах будет стоять в квартире, кленом пахнут, жена обрадуется, ишь, лето напомнит, сразу тепло станет... — без умолку лепетал старик. На руке виднелись шрамы, один из пальцев заклеен пластырем. Профессор и слушал, и не слушал, вглядываясь в безжизненные деревяшки и выбирая посимпатичнее.

— Вот, подставочка под чашку, а тут смотри, доска разделочная с оленем, выжег его я, да, а это я недавно сделал. Все сам делаю, — заплетался старческий язык. Чашечки, доски, подставки, кривое деревце из склеенной ветви, порезанной на кружки, куклы с черными патлами. Ветвистый олень на дощечке, лишь отдаленно напоминавший благородное животное, смотрел на профессора выжженными глазами. И все же в нем была своеобразная прелесть. Профессор взял оленя, чашку, еще пару побрякушек и, отдав деньги и оставив позади растворяющегося в удовольствии старика, пошел вверх по дороге, мимо крашенных домов оранжевого, желтого, зеленого цветов; мимо подростков, забившихся как воробьи под навес; мимо магазинчиков, заполненных хламом: платья, дорогая обувь непонятной расцветки и вида, манекены, скрученные будто бы в агонии, одетые в рубашки и джинсы, почему-то оказавшиеся на головах. Мимо пустых кафе. Мимо пустых улиц. Мимо. Мимо. Мимо.

Заброшенные дома, завод, причал и стонущие корабли, обрамленные желтыми огнями, высокие красные трубы-близнецы, источающие в небо отвратительно черный смог. Широкая бескрайняя дорога, ведущая вон из города. Жухлые сопки, волнующиеся под порывами набежавшего морского ветра. Крик чаек. Соленый воздух вперемешку с выхлопными газами проезжающих машин. Гнилая деревянная лестница, еще одна, каменная, с неприятно высокими ступенями. Узкая тропинка, проход под аркой в доме, скорее даже каменной норе, затопленной, полной грязи и зловония. Хаотично бегущие люди, слившиеся со стенами предосеннего города.