За завесой судьбы.

Глава 1.

Жизнь может порой казаться невыносимой, но это не повод сдаваться.
Я тоже столкнулась с трудностями. Мне приходилось нести на своих плечах тяжёлый груз. Моей ранней жизни, вплоть до шестилетнего возраста, завидовали те, у кого не было ни родителей, ни еды на столе, ни крыши над головой. Меня звали Бахора, что означает «весеннее счастье». Я родилась в Нячанге в 2000 году. Я была настолько красива, что каждая в мире бы хотела иметь такую внешность, как у меня. У меня были брат, мама и папа, которые очень любили меня, но по мере того, как я становилась старше, на мои плечи начал ложиться груз ответственности и ожиданий.
Я любила своего отца больше всех на свете, хотя редко видела его из-за его военной службы. Он был солдатом, который мог отдать жизнь за свою страну, и я гордилась им. Я считала его рыцарем, а себя принцессой. Каждый раз, когда рыцарь уходил, он обещал мне, что вернется. И он всегда выполнял свое обещание, возвращаясь ко мне, потому что его ждала принцесса. Но кто бы мог подумать, что однажды мой отец не вернется? Когда мне было всего шесть лет, мой мир был безвозвратно разрушен, когда мой отец погиб во время войны. Это был момент, который навсегда изменил ход моей жизни, событие, отголоски которого до сих пор звучат в моих воспоминаниях. Наша мама выбрала необычный и трогательный день, чтобы поделиться с нами этой новостью. Это был прекрасный день, но небо было затянуто дождем, отражая бурю, назревавшую в моем сердце. Я всегда питала особую нежность к дождю, находя утешение в его нежных объятиях, как будто каждая капелька была напоминанием о любви, которую мой отец дарил мне. В тот роковой день я подумала, что, возможно, он превратился в дождь, и эта горько-сладкая мысль утешила меня в моем горе. Мой отец всегда говорил мне, что дождь — это своего рода утешение, способ, с помощью которого небеса разделяют нашу боль. Его слова эхом отдавались в моей голове, пока дождь тихо барабанил по окнам, словно плача вместе со мной. Что показалось мне особенно странным в тот момент, так это отсутствие его обычных обещаний, ободряющих слов, которые он всегда оставлял мне перед отъездом на любой срок. Обычно он смотрел мне в глаза и говорил: «Я всегда буду возвращаться к тебе», но на этот раз не было никакого обещания, только тревожное молчание, повисшее в воздухе. Это было так, словно вселенная сговорилась забрать его, не дав мне произнести последние слова, которые принесли бы мне покой.
Я с теплотой вспоминаю солнечный день, день, который сейчас кажется дорогим воспоминанием, омраченным тяжестью утраты. Мне тогда было всего четыре года, и жизнь была полна простых радостей. Стояла весна, время года, полное жизни, красок и энергии. Мы с отцом сидели вдвоем в нашем саду, греясь на солнышке. Легкий ветерок ласкал наши лица, когда мы смотрели, как колышутся цветы, и я ощутила всепоглощающее чувство безопасности и счастья в его присутствии. Мы делились смехом, историями и мечтами, создавая связь, которая навсегда останется в моем сердце. Как бы я хотела вновь пережить тот день, запечатлеть в своей памяти каждую деталь, собрать солнечный свет до того, как он исчезнет из-за надвигающейся бури. Тогда я спросила отца: «Куда, папа, ты уходишь всегда?» Тогда отец ответил: «На войну». Я спросила: «Что такое война?» Он ответил:

«Война – это большое горе, когда люди борются друг с другом с применением оружия. Во время войны гибнут невинные люди, разрушаются семьи и судьбы. Это время, полное страха, боли и отчаяния. Война приводит к страданиям, потере близких и разрушению всего, что было дорого».

Тогда я спросила: «Папа, а ты борешься за добро или за зло?»
Тогда отец ответил: «Конечно, за добро. Я хочу, чтобы во Вьетнаме всегда было такое ясное небо». Я навсегда запомню этот разговор, он запечатлелся в самой глубине моего существа. В тот момент, когда моя мать мягко сообщила мне о смерти моего отца, мой мир в одно мгновение раскололся. Я не могла не вспомнить те драгоценные моменты, которые мы разделили, и именно в этот момент, когда я была сбита с толку, по моим щекам потекли слезы, непрошеные и которые невозможно было подавить. В тот роковой день темное семя ненависти начало расцветать во мне, пуская корни в самых глубинах моей души. Мне было трудно понять, как мир может быть таким жестоким, как человечество может допустить такое опустошение. В моей голове крутились вопросы: почему кто-то предпочел власть состраданию? Почему люди ввязались в войну, которая отняла у меня отца? Мне стало до боли ясно, что война — это бессмысленное насилие — разжигалась людьми, которые без малейшего намека на угрызения совести ставили свои собственные ценности выше жизней других людей, выше любви и уз, которые объединяют нас в нашей общей человечности. Я часто представляла себе мужчин и женщин, принимающих решения — политиков, генералов, — удобно сидящих в своих кабинетах, отстраненных от последствий своих действий. Они с таким апломбом владели властью, но какой ценой? В своем стремлении к власти они причинили неисчислимые страдания, разрушили семьи и разбили жизни вдребезги. Осознание этого наполнило меня глубоким негодованием, жгучим желанием выступить против несправедливости и жестокости, которые отняли у меня отца и превратили мою семью в руины.
Когда я сидела со своей матерью, переживая тяжесть потери, я знала, что этот момент навсегда изменит мой взгляд на окружающий мир. Невинность моего детства исчезла, уступив место суровому осознанию сложности человеческой натуры — хорошей, плохой и безразличной. Я была втянута в реальность, где действия отдельных людей могли привести к глубоким трагедиям, и тяжесть этого понимания тяжело давила на мои юные плечи. И вот я сидела там, обливаясь слезами, оплакивая не только потерю моего отца, но и веру в то, что люди могут объединиться в доброте и понимании.
Шли годы, и все знали, что отсутствие моего отца не было связано с войной, но я продолжала отрицать это. Реальность заключалась в том, что мы изо всех сил пытались выжить без него. Моя мать работала не покладая рук, но это была постоянная борьба за то, чтобы сводить концы с концами. Нашу семью охватило горе, и казалось, что тьма никогда не рассеется.
Время шло, и я быстро взрослела. В 12 лет я чувствовала, что в некотором смысле достигла совершеннолетия. Но в мой день рождения поведение моей матери застало меня врасплох. Она посмотрела на меня со слезами на глазах, как будто прощалась. Я спросила ее, почему она такая грустная в мой особенный день. «Доченька, ты так быстро повзрослела, что я даже не заметила», — ответила она дрожащим голосом. Я попыталась успокоить ее: «Мы не прощаемся! Не грусти, я всегда буду с тобой». Мои слова, казалось, сломили ее сдержанность, и она крепко обняла меня, а по ее лицу потекли слезы.
Когда я обняла дрожащее тело моей матери, я ощутила тяжесть ее горя. Я должна была позволить ей выплеснуть сдерживаемые эмоции, которые копились так долго.
В тот момент мне было все равно, быть ли сильной или храброй. Я просто хотела быть рядом с мамой, быть источником утешения. Я хотела сказать ей, что это нормально — чувствовать боль, что это нормально — горевать. И когда я крепко прижала ее к себе, я ощутила глубокое чувство связи и понимания между нами.
Когда она заплакала, я почувствовала, как во мне прорвалась плотина.
Слезы, которые я так долго сдерживала, хлынули наружу, и я позволила им омыть меня. Это было так, как если бы горе и грусть, копившиеся во мне, наконец-то вырвались наружу, и я почувствовала, как меня захлестывает чувство облегчения. В тот момент не имело значения, что мы прощались с частью нашего прошлого. Важно было то, что мы все еще были здесь, вместе, держась друг за друга и за воспоминания, которые сделали нас теми, кто мы есть. Когда мы крепко обняли друг друга, я поняла, что мы пройдем через это вместе.
Мы легли спать, утром я встала и увидела у себя на столе два письма, адресованные мне и Самиру.
Когда я сидела за столом, а письма смотрели на меня как суровое напоминание о секретах, которые так долго хранились в тайне, я чувствовала, что мой мир рушится вокруг меня. Яркий утренний солнечный свет, льющийся в окно, казалось, издевался надо мной, его тепло и яркость резко контрастировали с темнотой, которая окутала меня.
Письмо, адресованное мне, было написано знакомым почерком, которого я не видела много лет. Это был почерк моей матери, и от него у меня по спине пробежали мурашки. Я почти забыла, как это выглядит, но когда я узнала эти извилистые изгибы и росчерки, во мне вспыхнул поток эмоций.
Я попыталась разобрать слова на странице, но они расплывались, когда на глаза навернулись слезы. Я чувствовала, что тону в море печали и сожаления. По мере того как я читала дальше, рыдания становились все громче и неконтролируемее. Я больше не стыдилась своих эмоций; на самом деле, я чувствовала, как меня охватывает странное чувство освобождения.
Но среди горя и гнева в меня начало закрадываться грызущее чувство вины. Как я могла этого не заметить? Как я могла быть такой слепой?
Даже в тот день, когда ушел мой отец, когда мир вокруг меня разлетелся на тысячу осколков, даже тогда я не обращала внимания на боль и страдания окружающих меня людей. И вот теперь, в мой собственный день рождения, когда мы должны были праздновать и смеяться всей семьей, вместо этого я столкнулась с суровой реальностью.
Пока я сидела там, слова на странице, казалось, сливались воедино, дымка горя и растерянности застилала мне глаза. Я чувствовала, что тону в море печали, и тяжесть правды давила на меня своими волнами.
Письмо от моей матери Айши, казалось, обращено непосредственно ко мне, ее слова проникли в самую душу. Она написала о боли и страданиях, которые выпали на долю нашей семьи, о секретах и лжи, которые так долго скрывались.
Меня охватило чувство стыда и вины, когда я прочитала о том, как мой отец отдал свою жизнь, чтобы облегчить мою боль, когда я была еще ребенком. Мысль о его самопожертвовании была почти невыносимой. Как он мог любить меня так сильно, что пожертвовал ради меня своей жизнью? Тяжесть его самоотверженности раздавила меня, лишив дыхания и слез.
Но по мере того, как я читала дальше, слова начали приобретать новое значение. Любовь моей матери ко мне была не просто чувством, это была жертва, готовность отдать все ради меня. Она написала о том, как спасти меня от предсказанной судьбы. И тогда она принесла высшую жертву, отдав свою жизнь, чтобы спасти мою.
Когда я прочитала последнее предложение: «Заботься о своем брате, стань тем, кем захочешь, живи для меня и своего отца», — я почувствовала себя так жалко и беспомощно.
В письме для меня написано было:
«Дочка, после того, как ты прочитаешь это письмо, может, ты будешь винить себя во всем, что случилось с нами, но это не так. Ты должна знать, что мы были рады, что смогли дать тебе счастье и жизнь. Запомни, будь всегда счастлива и что бы с тобой ни случилось, живи дальше. Когда ты родилась, мы с твоим отцом пошли к шаману, которая предвидела твою судьбу. Она сказала: «По легендам говорили, что в этом году должна родиться дитя, которая должна вырасти до 12 лет, вытерпеть всю боль, и когда ей стукнет 12, она должна умереть, чтобы искупить все грехи людей. Говорили, что это дитя будет выглядеть как чистая вода, она будет иметь самую красивую внешность, иметь неземную красоту. И, дочка, это дитя — ты. В детстве, когда тебе был 1 годик, первое предложение, что ты сказала, было: «Папа, мне больно». Тогда мы знали, что тебе больно, и твой отец пошел к шаману и спросил, как можно утолить боль моей дочери. Тогда шаманка сказала, что есть один выход — отдать жизнь твоего отца. Тогда твой отец согласился, и шаманка сказала: «Ты хороший отец, я пожалею тебя и разрешу пожить с ней еще 5 года, она не будет чувствовать боль». Отец сказал спасибо, и он умер. Я потеряла мужа, не могла и потерять тебя, поэтому пошла позавчера к шаманке. Шаманка мне сказала, что можно тебя спасти с помощью моей смерти. Я готова умереть ради тебя, как твой отец. Ты и твой братик являетесь центром нашей вселенной. Если тебя или Самира нет, то нам незачем жить. У меня и у твоего отца нет сожалений. Я и твой отец хотим, чтобы ты была счастлива. Позаботься о своем брате, стань кем хочешь, живи ради меня и твоего отца».