Забытые: Тени на снегу

Пролог

Некоторые тени настолько длинны,

что появляются раньше света.

Терри Пратчетт «Роковая музыка»

Пролог

В колодце, на щербатом карнизе, сидел, обняв ободранные колени, худенький мальчик. Мшистые стены сочились сыростью и гнилью. С каменной кладки ручьями стекала грязь. Внизу, под карнизом, в сером тумане ворочалась, стонала и гулко вздыхала невидимая хмарь. Но ожидание подходило к концу. Узкий каменный колодец уже озарял рыжеватый лунный свет.

Подняв бледное лицо, мальчик жадно всмотрелся в осколок луны. Она робко заглядывала в колодец, очерчивала неровную кромку каменного провала, скользила рыжими пятнами по сырым стенам. Осталось совсем немного... Мальчик с сожалением отвернулся и, осторожно встав, оказался лицом к стене. Пятна света спускались всё ниже, и всё тоскливее вздыхала внизу хмарь, протягивая к луне липкие щупальца и касаясь карниза, всё сильнее завывал наверху ветер.

Мальчик потёр озябшие ладони и размял затёкшие пальцы. Время в замкнутой темноте летит незаметно, но дарует то, чего не найти на земле, – ощущение безысходности и неизбежности. И понимание. Того, что было. Того, что есть. И того, чему предстоит свершиться. Мама много об этом писала и рассказывала. Ему остаётся лишь передать миру её слова. И дрожащим указательным пальцем левой руки мальчик написал на лунном пятне: «История ходит по кругу, и забытое всегда возвращается».

Крупные кривые буквы дрогнули и отделились от стены, зависнув в воздухе над его головой. Мальчик неуверенно улыбнулся и продолжил писать, сипло бормоча:

– Забытые – это и выдумка, и сказка на ночь, и слухи ради слухов, и сокрытые тайны. Но это и истинность прошлого, скрытая за шелухой времени. Это песчинка истории, затерянная средь рукотворных сказов и небылиц, облачённая в ворох преданий и легенд.

Он вытер рваным рукавом пот с грязного лба и поднял глаза к небу. И кивнул самому себе. Над его головой вилась косая вязь мерцающих красных букв, а посветлевшая луна, перебравшись через круг провала, закрыла собой тёмное небо. Мальчик пошевелил пальцами левой руки, сжимая и разжимая ладонь. Кожа, разъеденная «письмом», распухла, потрескалась и кровоточила.

Пишущий заторопился, правой рукой цепляясь за мшистый выступ и проговаривая вслух, и чужие слова одно за другим складывались в строчки:

– Истина прошлого почти забыта даже нами, наследниками старой крови – говорящими и пишущими. И нас мало. И ещё меньше осталось помнящих. Они закрылись от мира, спрятались в страхе, но время приходит. И сила не оставит выбора тому, кто помнит. Через боль и слёзы, через страх и смерть она снимет с легенд шелуху времени и выдумок, как с луковицы снимают едкие лепестки кожуры. Снимет, чтобы понять. И рассказать. Чтобы проклятье прошлого пало. Чтобы старые ошибки никогда не повторились, – и крупно, размашисто: – Началось. Пора.

Дописав последнее слово, он устало привалился к стене. Луна, утратив рыжий цвет, мерцала тусклым золотом. По онемевшей левой руке маленького писца стекала кровь, и, почуяв её, оживилась туманная хмарь. Седые плети взобрались на карниз и цепко обхватили тощие лодыжки мальчика. Он с тревогой взглянул на написанное. Пожалуй, это всё – он написал... предупредил. Дальше – дело за временем. И за историей. А что есть история? Паутина случаев. Цепочка следов на снегу. И дело – за следопытом, способным прочитать следы, опознать угрозу, внять предупреждению... и всё же рискнуть. Потому что судьба не оставит ему выбора.

Едва удерживаясь на карнизе, мальчик протянул к луне руку и быстро поставил последнюю точку и подпись. Косые строчки букв дымом поплыли вверх, за уходящей луной, и пишущий наблюдал за ними с отчаянной верой. И пропустил стремительный рывок хмари. Пронзительно взвыл ветер, скользкий карниз сменился летящей пустотой, хмарь разразилась радостным уханьем.

Серебряная луна заглянула в чёрную бездну колодца и исчезла. В холодной темноте закружили первые снежинки, разрушая слова чужой магии и тая на опустевшем карнизе.

На мир, заметая следы недавних событий, медленно опускалась тишина – бескрайняя тишина ночи первого снега.