Зачарованный город

Зачарованный город

1.

Город, в котором живут тысячи людей. Тысячи теней, тысячи вздохов, тысячи взглядов, тысячи разговоров.

Плавно пикирует красный голубь с крыши высокого здания.

Золотые цилиндры, стремящиеся в небо: медь и сталь сплетаются в причудливые узоры вокруг стен. Сотни проводов и стеклянных труб, внутри которых скользит сама магия; движение, движение, движение и гул, и шепот, и голоса, и золото стремится вверх.

Вверх, где живет Бог. Кажется, так раньше называли нечто всемогущее, нечто всепонимающее, нечто доброе, судящее и определяющее.

В древней религии были законы, по которым нельзя давать ответы на некоторые вопросы. Например, зачем Бог создал мир. Или еще лучше – кто создал Бога?

Прошли века, и Бога создали люди.

Наверное, они смеялись от счастья, когда все получилось так, как они задумали. Когда сверили все расчеты, когда осознали, что Бог функционирует… Хотя, конечно, тогда они еще не называли созданное Богом. Называли, наверное, хитрой аббревиатурой, которые обычно придумывают для пущей серьезности или важности, когда хотят пустить пыль в глаза.

Абстрактный город золотых цилиндров, опутанный стальными сетями музыкальный инструмент.

Духовой музыкальный инструмент, кажется, он называется «орган». Я видел такой в детстве.

Я приехал сюда с определенной целью, и планировал путешествие не год и не два. В Хиганбану не дают визы, сюда не приехать без приглашения. Если ты никто и звать тебя никак –в Хиганбану вход тебе закрыт. В священное место не проникнуть чужаку.

Это и правда бы было так, если бы город имел хорошую охрану, у которой нет слабых мест.

Охрана представляла собой три или четыре патруля: группы сонных людей в линялых бежевых плащах. Охранники, тихо поругиваясь на погоду, слонялись вдоль стен или возлежали на склонах насыпи. А кое-кто даже пробовал купаться в городском рву.

Сегодняшний день был праздничным, и патрули расслабились пуще прежнего. Мне даже не приходится показывать свои документы.

Хиганбана покорена. Я, расслабившись, добредаю до центральной площади, окончательно уверяюсь в том, что глаза привыкли к теплой позолоте, и замечаю себе под нос:

— Людей нет, воды нет, все светится.

 Потом смотрю на полы своего синего плаща и добавляю:

— И я тоже.

Удивительно, но только теперь до меня доходит, насколько я хочу пить. Кафе и рестораны закрыты, и я направляюсь в сторону городской ратуши, шпиль которой четко вырисовывается на фоне бледного раскаленного неба к западу от центральной площади.

 И — о чудо — на площади оказывается фонтан. Он отключен и воды в нем нет.

— Сволочи, — решаю я, и мои молчаливые слушатели – стены и брусчатка – внимают разнообразным тихим ругательствам.

Слушают, и, вполне возможно, запоминают. Хорошо, что стены не мстительны. Однако, Хиганбана – город Бога, и хоть и говорят, что он лишен эмоциональных реакций, я чувствую, что мне как-то не по себе. Я долго готовился, я добился цели. И злюсь только потому, что забыл наполнить водой и вторую фляжку.

— Ты бы не мог заткнуться, — дверь ратуши открывается и оттуда высовывается чье-то недовольное лицо, — если ты подыхаешь от жажды, то можно ради интереса зайти сюда. Я смотритель ратуши в день солнцестояния, единственный, кто может тебе помочь. Как понимаешь, остальным не до прогулок.

 Я страшно рад его видеть, но сухо заявляю:

— Странно жить так по-дурацки, как вы живете. У вас не случается набегов грабителей раз в год, причем крупных таких набегов?

 Смотритель приоткрывает дверь пошире и удручающе кивает.

— Спорим, этот день в году — сегодня... — я шагаю к ратуше, — ладно, давай уже свою воду...

Я вхожу и рассматриваю благодетеля. Смотритель оказался толст и немолод, с черными торчащими в разные стороны волосами и в очках.

Представляться он отказался категорически, как и вообще говорить о себе что-то вразумительное. Он провел меня на кухню, где я кинул плащ на стул и приступил к поглощению воды из стоявшего на столе графина, и как я ни стараюсь, делать это тихо и медленно у меня не выходит.

Я нервничаю.

Смотритель усаживается на массивный табурет у окна, берет с подоконника бутылку из красного стекла и пьет из нее.

Я как раз приканчиваю графин и спрашиваю:

— Дурной пример заразителен?

— Еще бы. В такую погоду можно только сидеть в тени, купаться и пить...

— Не говорите, — я сажусь на стул и выдыхаю.

Смотритель внимательно глядит на мои кожаные штаны и изрекает:

— Ну, то, что ты ненормальный, это я уже понял... так какого черта ты сюда приперся?

— По государственной важности делу, — отвечаю я, — у меня частный контракт с правительством Германии. Слышали про такую страну?

Смотритель тоскливо пялится в окно. Я понимаю, что он слышал, и много раз, и не только о Германии, но и о всяких других странах тоже. Увы, жителям Хиганбаны, как и других Затерянных городов, запрещено их покидать. Я бы об этом сильно не жалел, но человек стремится к свободе, хоть и не знает, что ему с ней делать. Смотритель открывает рот и мямлит:

— Шел бы ты отсюда, парень. Вот ведь... Всегда наш город привлекал психованных...

Я срываюсь с места и уже через секунду оказываюсь напротив смотрителя:

— Ты меня за кого принимаешь? Что я, развлекаться сюда притащился? Смотри, — я вытаскиваю из кармана штанов серебристый камень необычной огранки, оправленный в белый матовый металл.

— Значит, ты тоже относишься к этому же отряду? — хмурится смотритель.

— Еще чего, — я убираю камень в карман, — я на вольных хлебах. Впрочем, мне уже пора идти, — он разворачиваюсь и подхватываю со стула плащ. Во мне борется жалость и зависть к этому добросердечному человеку, который напоил меня водой, и оба эти чувства заглушают благодарность. Я противен сам себе.

— Раз такое дело, удачи, — задумчиво говорит смотритель.

 — Благодарю.