Задний двор

Изумлённый

И тут снова, как совсем недавно ночью, я понимаю, что возникло оно — странное, необъяснимое ощущение реальности всего вокруг.

И тогда я останавливаю вращение сигареты. И тогда, потрясённый, я выпрямляюсь и фокусирую взгляд на предметах, стараясь удержать, сохранить это состояние как можно дольше. Однако, я не щурюсь. Как раз наоборот: я широко открываю глаза, стараясь вобрать в них как можно больше света и цвета.

Мир теряет свою зыбкость, сфумато рассеивается. С предметов словно убран какой-то слой, какая-то тончайшая кожура. Как металл, с которого содрали оксидную плёнку, они предстают в своём истинном блеске и больше не перемещаются вслед за взглядом, а прочно остаются на своих местах. Их цвета насыщены, их контраст будто бы усилен.

Ещё в детстве я занимался тем, что закрывал на час-другой один глаз, а потом сравнивал ощущения обоих. То, что внезапно обрушилось на меня сейчас, очень на это похоже. Только оно ещё более сильное, словно повязку держали месяц или год.

Но это относится не только к зрению. Нет, это комплексное, сложное усиления восприятия. Мой слух будто прорезался, как это иногда бывает после обыкновенного глотка жидкости. Я слышу всё на какой-то уровень громче: бормотание репродуктора, шелест шин по асфальту, разговоры людей на другом конце площади. То же относится к обонянию. До меня долетают запахи, которых я до этого совсем не чувствовал: запах тины из фонтана, запах мокрого дерева, запах чьего-то парфюма. И этого не объяснить порывами ветра, которого попросту нет. Я чувствую запах сока из пакета рядом, хотя не чувствовал его даже тогда, когда пил. Я поднимаю пакет, делаю глоток, и мне кажется, что я никогда не пробовал этого сока.

Сказать, что я удивлён — значит не сказать ничего. Я совершенно сбит с толку. И я мог бы сойти с ума от восхищения, если бы этот приступ был первым в моей жизни.

Но нет, это происходит далеко не в первый раз. Эти странные припадки сопровождают меня ещё со школы. Возможно, с того неуловимого момента, когда мой ум, впитывая знания, приблизился к какому-то пределу насыщения, пределу ёмкости, за которым — лишь замещение забытого изученным, мудрость и дряхление.

Они приходят внезапно, безо всякого повода и причины. Их невозможно вызвать специально, невозможно выявить закономерность. Даже невозможно понять, в какой именно момент это с тобой произошло. Минуту назад ты был как все, а теперь — видишь мир глазами ребёнка.

Изумлённый, помолодевший, я с удовольствием глажу дерево скамейки и пытаюсь сосредоточиться, использовать появившиеся у меня способности, чтобы добыть из своей памяти какие-то сведения. Мне кажется, что это необходимо, но не могу сказать почему. Это так же необъяснимо, как и обострение восприятия.

До меня не сразу доходит, что репродуктор начал воспроизводить какую-то знакомую мне песню. Песню с простой музыкой и молодым женским голосом. Песню, которая, благодаря своей простоте, способна вылететь из низкокачественного динамика почти без искажения и предоставить разборчивые слова моему обострившемуся слуху:

I am not a baby anymore

I am not as innocent as before

I see it in the mirror, in my room

And I can feel it stronger in my soul…
 

И, узнав эту песню, я оцепеневаю. Я останавливаю взгляд в одной точке — точке внутри себя. Точке, где, словно большой дивный цветок, начинают распускаться бесчисленные воспоминания.

Воспоминания о городе на Юге. О городе, с которого началась мечта о Юге. О городе, где я прожил два самых ярких года своей жизни.