Задний двор

Что случилось с тобой?

Я ошибся.

Положившись на удачу, я сел на один из длинных автобусов с трёхзначным номером, уверенный, что он доставит меня на автовокзал, откуда я без труда попаду домой. Но, очевидно, я сел не с той стороны дороги и теперь очутился посреди незнакомой загородной местности.

Остановка представляла собой три грубых бетонных плиты, выкрашенных в голубой цвет. Две образовывали угол, третья, небрежно положенная сверху и служившая потолком, подпиралась вместо второй стены железной трубой. На боковой стене не было сколько-нибудь заметных надписей, на задней же — две огромные: «Жизнь ворам» и «Света Я люблю тебя» с огромным сердцем в придачу.

Дорога была грунтовой, безо всякого покрытия. С обеих сторон, оставляя вместо бордюров полосы грязи, её обступал лес. Берёзовый лес. Надо же, я и не знал, что за городом их так много. По другую сторону дороги не было ни строений, ни людей, ничего. Не было и машин, а автобус исчез за поворотом. Наверное, там лежала деревня, но отсюда её видно не было.

Я остался один. В берёзовом лесу. В лучах заката.

Минут пять я стоял, не зная, что делать. Логически правильным решением было бы пойти вслед за автобусом, ведь там, где конец цикла — там и его начало. Однако, у меня не было никакого желания идти в ту сторону. Мне казалось, что там меня ждёт ночь, подобная ночи в той деревне, откуда я родом.

И я побрёл по дороге в сторону города.

Одиночество. Осенний вечер. Тишина. Прохлада. Бодрость, возникшая после глубокой дрёмы.

Всё это создавало особое, странное состояние души. Я чувствовал себя примерно как человек, взирающий с поверхности Луны на восход огромного синего шара над горизонтом, осознающий его величие и ничтожность одновременно. Несмотря на то, что я знал, как недолог путь отсюда до города и людей, окружающий ландшафт, если его можно было так назвать, производил впечатление глубокой отрешённости, полнейшего отсутствия связи с теми шумом и сутолокой, что наполняют жизнь городского обитателя и кажутся ему единственной и непреложной реальностью. Отсюда, словно с горы, уходящей вершиной в стратосферу, все проблемы мира казались жалкими и смешными. Все — кроме собственных проблем альпиниста.

Вот и всё. Цель достигнута. Но что дальше?

Ещё до её достижения я подозревал, что радости не испытаю. Так и получилось. Но я не ожидал, что после этого меня разберёт такая тоска, словно я лишился самого смысла существования. Что? Смысл существования — заткнуть раковину пакетиком с солёной водой? Может, причина всё-таки гораздо глубже?

Такое состояние не было внове для меня; приступы депрессии был моими довольно-таки частыми гостями. Думаю, как и множества современных людей. Но сейчас я чувствовал нечто другое, какой-то особенно вязкий чёрный туман в голове, который возник не мгновенно и уйдёт не скоро.

И, вспоминая проходящую неделю, я неожиданно понял, что этот туман густел и тяжелел всё время с того дня, как я познакомился с Мирой.

Но почему? Что она со мной сделала? Не понимаю. Неделю назад я был, конечно, не на седьмом небе от счастья, но, по крайней мере, доволен жизнью. Я читал, слушал музыку, играл на компьютере, изучал свою планету. Словом, получал свою порцию маленьких удовольствий каждый день. А потом пришла она. Со своим восторгом. Со своими рассказами. Со своим необыкновенным для ребёнка умом. Что же в этом плохого? Разве мне не следует радоваться тому, что я нашёл человека, который меня понимает?

Я и обрадовался. Но лишь поначалу. Что-то потом испортило эту радость, безнадёжно испортило. И дело тут совсем не в Мире.

Я закурил, и порыв холодного ветра напомнил мне об одном эпизоде из детства. Об эпизоде, который не вспоминался так давно, будто берёг себя для особого случая. Никогда не читанная книга, сохранившая крепость обложки и незапятнанность страниц. Фотокарточка, на которой отсутствие сгибов и потёртостей производит впечатление полной материальности. Большой чёрный паук на мягких лапках, притаившийся в углу, куда наконец ударил ослепительный свет невесть откуда взявшегося фонаря.

Дело было в сентябре, в начале учебного года. Весь наш шестой «Б» решил прогулять английский. Согласились даже девчонки. Моего же согласия никто не спросил, но я и не обиделся. Я не был заводилой или каким-то «униженным и оскорблённым» — тем, в кого обычно превращаются ябедники и маменькины сынки. Я был всего лишь большим, невероятным молчуном, заслужившим неприкосновенность и уважение за интеллектуальную щедрость, проявляемую в разрешении у себя списывать. Кроме того, я и сам был рад, что наравне со всеми, без угрызений совести избавлюсь от скучного времяпрепровождения, нисколько, впрочем, не задумываясь, на что оно будет разменяно.

Только когда мы собрались все вместе на выходе из школьного двора, до меня дошла вся превратность моего молчаливого одобрения. Не помню, кто выдвинул эту идею, но класс решил отправиться за пару кварталов отсюда и забраться на водонапорную башню. Идея была принята с восторгом — всеми, кроме меня.

Один я сказал, что не хочу. Не то что я боялся высоты — скорее, я боялся, что забоюсь. Я не был тучен, никогда не являлся таковым, но был неловок, малоподвижен, как и любой ребёнок, у которого нет друзей. И я очень боялся того, что надо мной станут потешаться. Будь я в чисто мужской компании, я, быть может, так не сробел, но страх опозориться перед девочками заставил меня сказать твёрдое «нет» всем многократным уговорам.

Парней, в конце концов, это вывело из себя. Кто-то назвал меня трусом, что было заслуженно, но неприятно. Кто-то — девчонкой, что было несравнимо обидней. Сами же девчонки перешёптывались и хихикали, и хотя я не слышал, что они обо мне говорили, именно эта неизвестность более всего меня задела.

Махнув на меня рукой, класс ушёл, громко пересмеиваясь. Никто не принял мою сторону, никто не решился остаться со мной, уменьшить мою обиду, разделить мою участь, согреть меня общением.