Задорная Мандаринка

Глава 21. Все не так

Инна

Кажется, я завела себе кошку, и она нагадила мне в рот. А ещё слона, который оттоптал мне голову и теперь она раскалывается. Возможно, во всем этом цирковом номере участвовал еще и трамвай, что меня переехал, потому что болит все тело.

А, нет, все гораздо проще — в понедельник коктейли по полцены, чем я не преминула на радостях воспользоваться. Противная назойливая мелодия будильника разрывается своим "ты ушла к реалисту", а смахнуть его не выходит, пальцы не слушаются. Открываю залитые свинцом веки и тут же в ужасе хриплю, схлопывая их обратно. В комнате, почему-то, включен свет, который больно бьет по глазам. Отрываю лицо от подушки и сажусь в постели, все еще не размыкая век. Слегка приоткрываю их, чтобы найти тапочки и дойти до душа, но в глаза бросается сразу несколько странных деталей: тапочек нет, под ногами пушистый ковер, вместо привычного ламината, а постельное белье ярко-синего цвета никак не может быть моим.

Резко вскакиваю с кровати, подавляя потребность организма сползти на пол и притвориться мертвой, и судорожно оглядываю пространство. Знакомые светлые обои, огромная двуспальная кровать, торшер в виде Венеры Милосской. Черт, черт, черт.

Но самое ужасное — я в одном нижнем белье. Как, ну просто, как меня сюда занесло?

— Пышка, ты уже встала? — доносится из-за двери.

Твою мать.

Кутаюсь в одеяло и выхожу к Живило. Он улыбается, словно выиграл миллиард на новогодней лотерее. В руках чашка с кофе и тарелка с бутербродами. Смотрит на меня так, что я не сомневаюсь — вчера все было.

Черт, черт, черт.

— Где моя одежда? — хриплю голосом Шер, проскальзывая мимо него в ванную.

— Я закинул ее вчера в стиралку, сушится ещё. — Доносится из-за двери.

За-ме-ча-тель-но.

Из зеркала на меня смотрит чудище с потеками туши на лице, шевелюрой а-ля "я упала с самосвала, тормозила головой" и бешеным взглядом. Что вчера было, помню смутно. Примерно до звонка в дверь Живило. Помню, как мы разговаривали с Олей, помню, как расстроилась, что даже она считает Хромова скотом и как решительно двинулась закрывать свой гештальт брошенки. Блин, какого хрена Андрей все еще живет на съемной хате, если, по его словам, родители купили квартиру?

— Живило, — зову из-за закрытой двери.

— Я здесь, — откликается он, как будто, так и не двинулся с места.

— Ты чего здесь до сих пор живешь?

— Так это... ремонт еще в квартире. И мама сказала, после свадьбы туда заедем.

Пипец.

— Живило, какой свадьбы? Ты что, до сих пор не сказал родителям? — высовываю свой негодующий нос из ванны. Ослик так и стоит у двери с чашкой в одной руке и тарелкой в другой. При виде меня вновь расцветает в глупой улыбке.

— Иннок, может, позавтракаем? Или аспиринчик? Я приготовил.

Знает, гад, что мне нужно.

— Хорошо, ща умоюсь и приду. Вещи мои неси.

Тот радостно кивает головой и исчезает на кухне. Инна, как же ты в то же говно вляпалась-то, а? Хуже было бы только, если ты проснулась в постели Хромова, честное слово! Хорошо, что остатки мозгов не растворились в алкогольном дурмане, иначе не избежать тебе, Иннок, романтической прогулки по граблям…

Минут через двадцать немного приободренная холодным душем и чистой одеждой я вхожу на кухню, где накрыт не просто стол — поляна! И Живило, с видом рыцаря в сияющих доспехах, восседает на стуле во главе стола. При моем появлении он вскакивает, наливает мне новую порцию капучино из модной кофемашины — расщедрился, гад, а когда я хотела купить, был против! — и самолично кладет две ложки сахара, интенсивно их помешивая. Смотрю на него с прищуром, пытаясь разгадать тайну мадридского двора в его голове. Не может же человек без весомого мотива объявиться спустя год с копейками и выстилаться перед женщиной, которую сам же вероломно бросил? Тут Шерлоком быть не надо, не чисто все.

— Андрей, давай начистоту. Мы вчера поговорили?

— Допустим, — осторожно произносит он, не донеся до рта чашку с кофе.

— И?

— Что и? — не понимает он.

— Поставили точку? Закрыли вопрос? Решили жить долго и счастливо вдали друг от друга? — с надеждой заглядываю ему в глаза.

— А ты не помнишь? — внимательно вглядывается мне в глаза.

— Смутно. Я, если ты не заметил, была пьяна. — Скрещиваю руки на груди в попытке защитить себя.

— Да уж, я тебе в первый раз настолько навеселе видел…

— Так что было?

Он смотрит на меня с минуту, сначала изучающе, затем взгляд меняется, и он выдает:

— Мне не хватало тебя на фоне этих обоев.

Боже, я и забыла, как хромает его сисадминская фантазия. Наверно, считает, что произнес нечто сверхромантичное, но я еле сдерживаю смех от нелепости произнесенных слов.

— Живило, давай сократим всю эту прелюдию, и ты просто откровенно скажешь мне, чем вчера все кончилось?

— Я извинился, ты меня простила. Я рад, что мы теперь можем двигаться дальше. Спешить не будем, да, все как ты сказала. Мне достаточно знать, что ты на меня больше не сердишься, Пышка, — он протягивает руку через стол и сжимает мою ладонь. — И я согласен с тобой, мы подходим друг другу. Я фундаментальный, ты активная. Уравновешиваем.

Так. Стоп. Если до этого момента, я искренне считала, что Живило заливает, пользуясь моим беспамятством, то последние слова явно звучали из моих уст. Это практически единственное, что я помню из разговора с Олей, а значит, я реально заявилась к нему, простила, согласилась начать сначала…

Черт. Черт. Черт.

Чувствую, как краска сходит с лица. Сейчас придётся снова его бросать, опять объяснять почему и отнекиваться от вчерашних слов. Набираю грудь полную воздуха, чтобы растечься длинной тирадой, но замираю, смотря в его глаза. Андрей он же не плохой. Ну, мягковат, ну, не крепкая спина, за которой не страшно, и поступил со мной, как последний ослина. Но в нем много плюсов. Надёжный, умный, фундаментальный опять же, будь проклята Оля с ее наставлениями! И заботился обо мне всегда. Мы же шесть лет были вместе, фактически жили уже как семья. Я его знаю, как облупленного, он меня тоже, а главное принимает такой, какая есть, со всей тележкой странностей. Так может, не зря меня вчера сюда потянуло. Может…