Загадка Старого Леса

Глава XXXV

Когда Бенвенуто еще болел, грузовик забрал последнюю партию хвороста, собранного духами Старого Леса. После этого на опушке больше не появлялось аккуратно сложенных вязанок. Могуществу Себастьяно Проколо пришел конец. Даже в долине, где о полковнике в свое время ходило столько слухов, люди почуяли, что жизнь в лесу потекла по другому руслу. И если прежде Проколо побаивались, а многие вообще наделяли его дьявольскими чертами и судачили, будто он обладает каким-то тайным знанием, то отныне жители поселка утратили к нему всякий интерес. И к началу зимы в Нижнем Доле, казалось, напрочь забыли о хозяине Старого Леса, словно Проколо уже давно отжил свой век, а может, он и вовсе не жил в тех краях. Его имя не внушало страха, и произносили его уже без опаски и суеверного трепета. Раньше люди опасались в открытую говорить о полковнике (как знать, чем это обернется, шептали они, ведь от такого человека чего угодно ждать можно), однако — именно поэтому, кстати, — он не выходил у них из головы, и особенно часто Проколо вспоминали в часы сумерек. Теперь же о нем стали отпускать шутки, а порой даже прилюдно высмеивали полковника, глумясь над его высокомерием и коварством.

Вероятно, Проколо знал обо всем этом (он ведь часто улавливал то, что обычные люди почувствовать не могли). Как бы там ни было, известно, что после болезни Бенвенуто полковник стал чаще наведываться в Старый Лес.

Лес тоже переменился, и дело было не в том, что духи перестали выходить из деревьев, принимая облик зверей или людей, и не в том, что Бернарди больше не показывался на глаза. В лесу чего-то не хватало. Оживление, которое прежде царило в чаще, угасло, и жизнь замкнулась внутри стволов. Обретя наконец долгожданный покой, духи не покидали своих елей, сидели там и вели счет годам. А полковник между тем кружил по лесу, пристально вглядывался в деревья и травы — это напоминало его последний день перед уходом в отставку, когда он, прощаясь с полком, зашел в казарму и понял, что стал посторонним и впредь ему здесь не отдавать распоряжений: уважение солдат и власть, заработанные пóтом и кровью за долгие годы службы, канули, улетучились, а солдаты, которых еще вчера бросало в дрожь от одного лишь взгляда командира, не ставят его ни в грош и, наверное, завтра даже не поздороваются, встретив на улице.

Ели-великаны, царственные деревья, напоенные силой прожитых столетий, и щуплые кустики, которые, казалось, из последних сил цеплялись корнями за землю, и тени, и шелест ветвей, и неприметные, плохо протоптанные тропки, птичьи трели, запах смолы и влажной почвы, странные, далекие голоса, блуждавшие порой по безлюдным уголкам леса, и даже священная, строгая тишина — все это, полковник чувствовал, отныне перестало принадлежать ему. Он шел сквозь чащу точно гость, его власть была фикцией, он не мог использовать своих богатств. То ли дело раньше: он шел гордой поступью полноправного хозяина, пусть ненавистного и проклятого всеми, но хозяина.

Его взгляд скользил по исполинским деревьям, от самого их основания, утопавшего в густой, вязкой тени, до макушек, которые упирались в небо, колыхаясь под ветром. Случалось, полковник забредал в совсем глухие места, и тогда, бросая по сторонам испытующие взгляды, принимался звать: «Бернарди! Бернарди!» Проколо хотел, по крайней мере, поговорить с ним, узнать, отчего духи так внезапно исчезли. Но никто не откликался. И только вершины деревьев шумели, шепча и вздыхая, словно морской прибой.