Заговор

Заговор

Дьяк Илья Осеев почтительно склонил голову перед Великим князем всея Руси Симеоном Бекбулатовичем:

– Великий князь, не угодно ли спуститься в Казённого приказа библиотеку?

Дьяк смотрел на Великого князя с подобострастием и хитринкой. Князь знал этого дьяка много лет, в верности его убедился ещё в бытность касимоским ханом, и потому спокойно среагировал на предложение куда-то пойти. Мыслимо ли дело – дьяк говорит Великому князю, что тот должен куда-то идти!

– Что я забыл там?

– Грамоты, кои тебе непременно надлежит видеть.

– Сюда не мог принести? – эту фразу он сказал уже иные голосом. Понял, что предложение посмотреть какие-до грамоты – только предлог. По пустяку Илья звать не будет. Знает, с кем говорит.

– Никак невозможно.

Великий князь после некоторого размышления – не вскакивать же по первому требованию дьяка – встал из-за дубового стола, заваленного бумагами. Дьяк тут же рванулся вперёд, чтобы распахнуть дверь, князь направился за ним. Стоило им выйти, как следом пристроились два стрельца.

Они спустились в подвальное помещение, прошли до конца коридора, и остановились у массивной дубовой двери. Стрельцы – по знаку князя - остановились на почтительном отдалении – другого входа в коридор не было, так что можно было не беспокоиться.

Илья отпер двумя ключами дверь, взял с полки свечу и зажёг её. Отворить одной рукой тяжёлую дверь было непросто, так что пришлось напрячься.

Великий князь зашёл лишь тогда, когда дверь открылась полностью, а дьяк принял услужливо-почтительную позу. Илья закрыл за ним дверь на небольшой засов и прошёл вглубь помещения, предлагая Великому князю следовать за ним. Пройдя между заваленных свитками полок, дьяк остановился у неоштукатуренной стены, к которой был прислонён столик. Поправил стул так, чтобы князю было удобно сидеть.

– Что поведать хочешь? – резко спросил князь. – Наверху нельзя было?

– Нельзя, - подтвердил Илья. – И у стен уши бывают.

Симеон шумно выдохнул воздух. О том, что у стен бывают уши, он знал прекрасно. Потому и вёл себя с необычайной осторожностью. За каждым его шагом следят. Возможно, и об этом походе в подвал, где хранятся старые депеши, доложат настоящему правителю Руси. Все ныне осторожничают. Не было на Руси ещё такого случая, чтобы Великий князь всея Руси, царь московский добровольно ушёл с престола, напоследок поцеловав крест на правление не сыну своему, а крещёному татарину, бывшему прежде касимовским ханом и всего три года, как принявшим православие и женившимся – опять же – Иван Васильевич посватал – на дочери князя Мстиславского, прямого потомка Рюрика. Но октября 11-го дня 7084 года от сотворения мира такое произошло. Теперь бывший царь скромно именуемый московским боярином Иваном Васильевичем обращался к Симеону Бекбулатовичу не иначе, как с полным титулованием. Ходил на все заседания боярской думы, садился на самый отдалённый от Великого князя Бекбулатовича стул, и наблюдал за тем, что происходит, редко высказываясь по обсуждаемым думой темам.

Не понимали бояре, что происходит. Слухи ходили разные. Одни уверяли, что крымский хан Гирей опять на Москву войной собрался, и чтобы предупредить это Иван четвёртый Васильевич спешно посадил на престол потомка Чингиз-хана. Хан Гирей, увидевши, что на Москве ныне бывший касимовский хан сидит, немедля поход отменил. Так и будет Симеон Бекбулатович сидеть на Москве, пока крымский хан не утихомирится. Другие уверяли, что царю верное предсказание от ведающих людей было, что погибель его ждёт, если с престола не уйдёт. Потому и сына не посадил вместо себя, ибо предсказание распространялось на весь Рюрика род. Третьи, самые смелые, шептали, что устал народ от лихой власти Ивана Васильевича, и тот решил в сторону отойти, дабы дать народу успокоиться. Спорили до хрипоты, но так, чтобы в чужие уши не попало – мало ли что! На заседаниях думы обращались по делам к новому Великому князю, но речи свои строили из расчёта, что их прежний Великий князь и царь московский оценивать будет. И если велено было называть Симеона Бекбулатовича Великом князем всея Руси, никто не смел сказать иначе.

– Говори.

Илья кивнул.

– В народе московском о тебе говорят хорошо. Раньше молчали, а теперь говорят. Царь наш новый, говорят, суров, да не злобен. Строг, да отходчив. Сам живёт, и другим даёт.

Последнюю фразу дьяк голосом выдел, как самую важную.

– Ты ради этого меня сюда позвал?

– Это вступление. Чтобы знал, откуда ноги растут. Так вот, народ, которому ты нравиться начал, в большом сомнении пребывает. Не может быть на Руси два царя. Не держат тебя за шута, которого позвали народ посмешить. Плоды твоего царствования вкушать стали. В первую очередь – то, что ты всем долги в казну простил. Сначала не верили, потом не понимали, а этим летом дошло. Раньше мастеровому зачем было стараться? Как не трудись, всё заработанное в счёт погашения долгов уйдёт, сколько не трудись, копейку в мошну не положишь, дай бог, чтобы на краюху хлеба осталось. А тут – подать подушную заплатил – и живи! Больше сделал – больше продал. Выделал кож поболее – на базар. Сундук резной сделал – на продажу. Из деревни гусей или овец пригнал, продал – денежка появилась, есть на что купить всякую всячину для дома. В народе говорят – забыли, когда ряды торговые людьми столь полны были. И дьяк базарный, собирающий десятину в казну, вторит – за каждый из летних месяцев собирал больше, чем прежде за год. А то, что ты земельные грамоты у монастырей позабирал – виной тебе не ставят, прознали, кто велел такое сделать.

Отобрать монастырские земли – у кого часть, у кого – полностью – велел московский боярин Иван Васильевич. Позвал к себе, и тихо, да приказным тоном велел записать – у кого сколько забрать. Не решился Симеон Бекбулатович возражать. Понимал, в чём причина, Иван Васильевич хочет побыстрей казну наполнить. Сказать же, что перепродажа земель этих толку не даст, после десятилетия войн и опритчины земля народом оскудела - покупать ныне некому, не отважился.