Заколдованная (отрывок из романа "Дельфино")

Заколдованная (отрывок из романа "Дельфино")

Дайте детству созреть в детстве.

Жан-Жак Руссо

   А сейчас я направлялся в сторону бакалейной лавки, где меня ждали Дидье и еще несколько ребят - все в полотняных брюках с подтяжками, и восьмиклинках, чем походили на заправских фермеров. Меня встретили гулом из труднопереводимых слов, явно заученных у немецких солдат.

- Они так говорят, будто в рот камней набрали. – здоровался Дидье.

- Это еще что, у нас живет один, руки-крюки, нос кверху, а говорить начнет, уши вянут. Я ему рожи кривлю, когда тот отворачивается, – хохотал Александр, мальчишка, что был ниже всех в нашей компании. – Как-то, раз он меня застал, пришлось несколько часов строить из себя идиота, кататься по полу и заикаться, будто у меня припадок.       

- А он что? – спросил Дидье, засунув руки в карманы.

- Бош смеялся как проклятый, еще немного и сам бы упал, так в дверь постучали, и он пошел открывать, а я успел смыться, до того, как он вновь оказался в комнате.

- У меня другое, – заговорил самый старший из нас, рослый детина Огюст, которому мы дали кличку Дюпен[1], так как он вечно сидел в своей комнате, и практически никогда не выходил на улицу, а если и выходил, то ненадолго, повидать друзей и снова к химерам. – Сейчас у нас никто из бошей не живет, а вот раньше, что ни день, так все валом валят. Был один, жирный, как свинья, разговаривал, точно его на забой отправляли, пищал будто баба. И мать часто его переспрашивала, если он с ней заговаривал. Толстяк постоянно что-то жрал, и вот однажды, не подрассчитав кусок, поперхнулся и задохнулся. Солдаты его потом вчетвером из дома выносили. 

- И вас не заподозрили? – удивлялся я.

- А что же там заподазривать? – не понимал Огюст. – Был толстяк и нет толстяка. Спрашивали конечно, что да как, а матери все одно, не было ее дома и точка. Отправили человека в комендатуру, да там он и затерялся.

- У меня еще лучше. – подала голос Одет, девчушка, которую все мы считали сумасшедшей, из-за ее предрасположенности ко всякого рода казусам. – Боша-тухляка птички на крышу затащили.

- Что это ты несешь, дурная? – хихикали мальчишки-фермеры.

- А я правду вам говорю. – обиделась юродивая. – Немец сначала застрелился, из пистолета, я вокруг него бегала, и все охала, боялась, а вдруг мама увидит, так он потом встал, и на крышу забрался, и птички все вокруг него вились.

- Лгунья!

- Лгунья!

- Ничего не лгунья. – продолжала стоять на своем Одет. – Комендатура за ним явилась, вся при параде, нарядная, видимо на бал. Заметив кровь, они пошли по следам, как настоящие детективы, я следом, пригибаюсь, будто пытаюсь что-то разглядеть, это я так следы искала, а они все шикают на меня и гонят прочь. Дошли до того, что следы и вовсе пропали. Они тогда на крышу забрались, там все и произошло. Отыскав молчуна, солдаты начали гладить его ружьями, палками, вилами.

- Глупая, у них автоматы.

- Ничего не автоматы. До того тыкали, что молчун рассыпался, ведь и крови то у него не осталось, все из головы вытекло, когда он стрелялся. Сбросили тело на землю, сунули тело в мешок и долой, больше я их не видела.

- Ты и вовсе их не видела, фантазерша. – злобно причитал Огюст. – До скорого, мне нужно идти, адье. – Он исчез, так и не пожав нам рук, забежал за бакалею и испарился.  

Я предложил компании отойти от бакалеи, и забиться куда-нибудь в уголок, чтобы боши не приняли нас за заговорщиков, как они часто делали, после чего уводили людей в комендатуру, а иногда даже и ссылали, куда именно я не знаю, но говорят, оттуда больше не возвращаются, все равно, что исчезают бесследно. Огюст и Одет поспешно согласились, вот только уход наш испортила юродивая, пританцовывая в ритме вальса, кружась дорогою, и припевая, на что мы шикали, а она как засмеется, не остановишь. Так мы добрались до насыпи на краю города. Насыпь была сделана из старой мебели, которую изъяли и побросали фрицы для развлечения, а кто тронет ее хоть пальцем, или попытается занести обратно в дом, привязывали к фонарному столбу и оставляли так до самого вечера. Однако через месяц будто успокоились, а горка стоит, по привычке, нетронутая. Здесь то мы и расположились, подобрав под себя ноги, ведь кто будет искать заговорщиков на открытой местности. Первым шептал Огюст:

- Я вот что надумал, - говорил он. – Почему бы нам не сбежать из города? Вчетвером, не считая Александра.

- Глупая затея. – отвечал я, истошно жестикулируя, как это делал по обыкновению мсье Боссэ.

- Скоро у меня вырастут крылышки. – заговорила Одет. – И я смогу перелететь через немецкий кордон. Только маму взять не получится, она боится летать.

- Я завидую твоему воображению, маленькая фея. – по-доброму отвечал Дидье. – Но все-таки, мой товарищ прав, - он пальцем указал на меня. – Это глупая затея, глупее только выйти наружу, минуя отряд по прямой. Боши нас расстреляют - мокрого места не останется.

- Я сухая, как сухарь. – вставила Одет, смотря на солнце сквозь пальцы.