Замечательный сосед

Замечательный сосед

 Василий Петрович не любил соседей. Взять хотя бы Людку из пятой – что в ней хорошего? Муж, которому боязно и слово поперёк сказать, такой уж он страшный, бирюк небритый, да сын-подросток. Весь в отца, щенок. Так и глядит насмешливо вслед, когда он выносит мусор, придерживая пакет, чтоб не звякал, так и щурится глумливо, замечая мельчайшие следы несвежести. 

 Василий Петрович поправил воротничок ветхой рубашки, причесал гребешком когда-то буйные кудри – от них осталась лишь длинная прядь – и вышел на площадку. Щелкнул замок, и на сигнал отреагировала соседняя дверь: из полутьмы выдвинулся длинный нос и спросил:

 — Васенька, ты на работу?

 Василий Петрович скрипнул зубами и преувеличенно мягко ответил:

 — Да, теть Маша. Вам что-то нужно?

 — Ой, что ты! Что ты! Мне же Катюша помогает. Что бы я без нее делала? 

 — Тогди извините, мне пора.

 Старая курица. Всю жизнь, сколько он себя помнит, она лезла в чужую жизнь. Мало своих неприятностей, так нет – все ей надо, старухе досужей, всюду она лезет. И нагрубить нельзя – подруга матери, царствие ей небесное. Василий Петрович перекрестился, неспешно спустился вниз и вышел на улицу. 

 У подъезда стоял грузовик, набитый старой мебелью. Пара грузчиков, вяло переругиваясь, таскала скарб к лавочке. К ногам высокого, худого настолько, что скулы едва не прорывали кожу, мужчины. 

 "Странно, — мелькнуло в голове у Василия Петровича, — почему они не несут вещи наверх?" Он хотел было подойти поздороваться с новым соседом, уже и шагнул к нему, но остановился, наткнувшись на серьезный взгляд, смущенно кашлянул и развернулся. Нет, потом как-нибудь. А сейчас надо торопиться на работу.

****

 На потолке, в углу, сидит паук. Следит за Максом, ждёт, когда он уйдёт, чтоб продолжить работу. А он и не уйдёт – будет сидеть, пока паук не уберется подальше.

 — Макс, иди есть! — зовёт мама с кухни. 

 — Я не хочу.

 — Что?

 — Я не хочу!

 Паука уже нет, успел спрятаться, пока он отвечал. Слабак, хмыкнул мальчик и принялся рассматривать потолок дальше.

 — Иди поешь, — повторила мама, войдя в комнату. — Я оладушки сделала, как ты любишь, с вареньем.

 — Ма, я не голодный, спасибо.

 Диван просел под тяжестью тела, Макс недовольно подобрал ноги, уселся по-турецки. Мама, уставшая, пышущая жаром, отбросила от лица челку и посмотрела его же глазами – голубыми, узкими.

 — Не обижайся на папу, он просто вспыльчивый. Ты же знаешь, что он не хотел тебя обидеть, просто не смог сдержаться... Вот и...

 — Все нормально! — От воспоминаний навернулись слёзы, но он сглотнул, загнав их поглубже в грудь, туда, где живет полынная горечь.

 Мама погладила его по острой коленке и вышла. Он снова откинулся назад и уставился на потолок. 

 Легко сказать – не обижайся! А что делать, если обижаешься? если слово ранит, как самая настоящая рана? Да у него сломанная нога никогда так сильно не болела, как болела душа. Он представил слова в виде острых наконечников от стрел: ржавые несут на себе заразу, отравляя плоть, а новые, блестящие легко входят в мышцы, прошивают их насквозь, проходя как сквозь воду.

 Негромко зазвенел телефон. Макс искоса глянул на экран – Катя, соседка. Лень ей зайти, всегда предпочитает звонить. Не ответь, примется названивать без остановки, так что лучше смириться с ней сразу.

 — Чего тебе?

 — Что, Иванушка, невесел, что головушку повесил? — весело спросили в трубке. — Пошли погуляем, отличная погода, а ты дома киснешь.

 Макс хотел отказаться, но представил момент встречи с отцом, представил, как тот, все ещё злой после вчерашнего, рявкнет на него, и согласился.

 — Ок, выхожу. Ты где?

 — На качелях, любуюсь новым соседом. 

 — Нашим?

 — Нашим, нашим. Сейчас сам посмотришь.

 Макс принялся одеваться, думая, кого же ещё к ним прибило судьбой. Восьмая квартира была проклятой – жильцы в ней не задерживались, съезжая после всяческих несчастий и бед. Последняя хозяйка уехала пару лет назал после того, как упавшая люстра убила ее мужа. Перед этим был самоубийца, повесившийся на кухне, пожар и отравление газом. Мама говорила, что когда-то давно там жила ведьма, проклявшая своих наследников, а папа хмыкал и звал ее суеверной дурочкой.

 Макс сжал челюсти, вспомнив об отце, и вышел в коридор. На шум выглянула мама:

 — Ты куда?

 — Да пройдусь с Катькой.

 — А поесть?

 — Ма-ам, — протянул он, — я не хочу. Телефон взял, не переживай.

 Дверь хлопнула, заглушив мамино ворчанье, он скатился по бетонным ступенкам, отбив стаккато, и вырвался из холодного дома наружу, под нежаркое весеннее солнце.

****

 Ох уж эти дети, никакого покою от них. Вот куда он так торопится, куда бежит? Марья – даже в мыслях она звала себя по имени – проводила взглядом мальчишку и заперла дверь.

 Хороший он все же, Макс. И Катюше нравится. От мысли о внучке защемило сердце – сколько ещё она сможет продержаться, прожить? Здоровье подводит, а ведь надо выучить, вывести в люди, замуж отдать. Хорошо бы на правнуков посмотреть, хоть одним глазочком. 

 Марья прошла в комнату, уставленную лакированной мебелью – чешский гарнитур, полгода в очереди простояла, — поправила салфетку на столе, погладила фотографию, царившую над окружающим пространством.