Запах вереска

Запах вереска

Я ничего не имел против них, они ничего плохого не сделали. Просто кто-то должен был заплатить за то, что со мной случилось в жизни. 

Из обращения убийцы Перри Смита к родственникам жертв

Монотонный треск флуоресцентных ламп бесцеремонно врывался в спутанные мысли Ларри. Он так сильно сжимал кулаки, что костяшки пальцев побелели, а ногти впились в ладони едва не до крови. Парень замотал кудрявой головой, стараясь прогнать наваждение, но запах вереска плотно укутал его в свои терпкие медовые объятия, заполняя легкие. Он обхватил голову руками, вцепившись в волосы, растущие лишь с одной стороны. Вторая половина черепа, как и почти все лицо парня, была изуродована. Его кожа напоминала восковую маску, оплавившуюся в огне. Черты лица исказились, уголки глаз тянулись вниз, будто таяли под августовским солнцем. Губы, и без того искривленные, рассекали лицо неровной чертой. Из-за натянутой шрамами кожи казалось, будто он скалится. Левый глаз всегда оставался полуприкрытым, а ресниц, как и бровей, у Ларри после пожара не было. Врождённый дефект позвоночника подарил ему перекошенные плечи и сутулую, едва не горбатую спину. 

 
С тех пор, как огонь поглотил его мать, часть дома и нормальную жизнь, Ларри превратился в изгоя. Одни люди шарахались от него, а другие смотрели с отвращением и жалостью, как смотрят на побитого лишаем пса. Всем его жаль, но желающие погладить или приютить вряд ли найдутся. 

Теперь мир заключался для него в носках его поношенных кед. Он привык жить, не поднимая глаз, чтобы не видеть перекошенных лиц прохожих. Но все же иногда он встречался с ними взглядом - чаще случайно, чем нарочно. И тогда в нем просыпалась такая необузданная ярость и слепая ненависть, которые сдержать не всегда получалось. 

Результаты таких срывов покоились в земле, на заднем дворе его наполовину сгоревшего дома, и с каждым годом их становилось все больше. 

Только смерть своей антрацитовой дланью могла стереть эти ненавистные гримасы отвращения. После того, как их безжизненные лица превращались в маски безразличия, Ларри обычно успокаивался, но порой и этого ему было мало. Тогда он хватал нож и кромсал их тела, как обезумевший художник рассекает кистью холст. 

Так было и с ней. Девушка с пшеничными волосами и фарфоровым личиком, чья кожа пахла вереском. Ларри терзал ее долго, дольше других. Когда он закончил, она была еще жива. Только теперь, глядя на ее кровоточащее лицо и изуродованное тело, он уже не видел в ней ни отвращения, ни жалости. Ничего, кроме животного страха. Теперь она стала послушной. 

Они встретились поздним вечером, когда Ларри возвращался с работы. Девушка уронила пакет с покупками, и зеленые яблоки покатились по асфальту. Одно из них упало прямо парню под ноги. Он убил ее тем же вечером. За то, как девушка отпрянула от него, когда он протянул ей яблоко, за то, как она испуганно взвизгнула. Ларри не смог ее простить.

Он заскулил, как побитая собака, когда до его слуха донеслись звуки, будто чьи-то босые ступни шлепали по голому кафелю. 

Лампы над его головой затрещали громче и замигали так, словно вот-вот перегорят. Парень закрыл руками лицо и вжался в угол, сползая по стене вниз. Он так сильно зажмурился, что глаза начали болеть. В висках барабанила кровь, дыхание сбилось, Ларри судорожно хватал ртом воздух и дрожал всем телом. 

Шлёп. Шлёп. Шлёп. 

Шаги медленно приближались. В звенящей тишине эти звуки казались оглушающими. В нос настойчиво бил пряный запах вереска, от чего жалкие клочки сальных волос Ларри вставали дыбом. 

Больше всего на свете он боялся открыть глаза. 

Шлепки прекратились. Кроме треска ламп больше ничего не нарушало тишину. Ларри нерешительно убрал руки от лица и сразу же об этом пожалел. Он увидел ее. 

Она стояла в нескольких шагах, склонив голову на бок, и смотрела на него своими выцветшими глазами. Ее некогда пшеничные волосы свисали грязными прядями вдоль изуродованного лица. Из порезов на щеках струилась кровь, и капли стекали по подбородку, прямо на обнаженную и испещренную порезами грудь. Верхняя губа полностью отсутствовала, открывая ряд зубов, половины из которых недоставало. Ларри помнил, с каким удовольствием срезал ее. Вместо носа – кровавая яма, оставленная подошвой его кед. Кожа лоскутами свисала со щек там, где безжалостно прошелся его нож. Руки, неестественно вывернутые, болтались вдоль тела. Фарфоровое личико напоминало маску, вроде тех, что продают на Хэллоуин. На нем не сталось даже тени былой красоты. 

Девушка издала утробный звук, похожий на рычание, а в следующий момент рванула к Ларри, протягивая свои переломанные руки со скрюченными пальцами. 

Он закричал, пытаясь вскочить, убежать, скрыться от нее и от этого запаха, но она была быстрее. 

Она вцепилась в него, раздирая кожу. Ледяные пальцы с легкостью проникали в плоть, будто она была размягченным маслом. Призрак ломал его ребра, как соломинки, выворачивая грудную клетку. Боль туманила рассудок. Ларри кричал, срывая голос, но никто не услышал этот крик, как не слышал крики десятка умирающих в этом доме людей. 

 
Перед тем как ее пальцы добрались до трепещущего сердца, перед тем как сознание Ларри утонуло во тьме, он увидел на ее мертвом обезображенном лице то же самое отвращение, которое он так старался стереть.