Заслуженное наказание

Глава 18.4

Том Гордон, мальчик, с которым мы выросли бок о бок, выглядел ужасно. В своем голубом халате, которые носили все пациенты психиатрической лечебницы, он выглядел как человек, утративший свою личность, свое «я».

Мы сидели в общей комнате — небольшом зале с высокими окнами, выходящими на задний двор больницы. Кроме меня, Томаса и двух работников, вокруг не было ни души. Доктор Грейсон не позволила бы ему находиться в одном помещении с другими пациентами. Едва позволила мне поговорить с ним.

— Кто-нибудь знает, что ты здесь? — спросил Том, впрочем, без особого любопытства.

От его вопроса мне стало не по себе, ведь о таком обычно спрашивают маньяки-убийцы до того, как совершить преступление. А Том и есть маньяк-убийца.

Солнечный луч, нырнувший с неба на третий этаж, осветил левую сторону его лица и прекрасные волосы. Они больше не напоминали мне вороново крыло — скорее сладкий кофе с тремя ложками сахара. Противный остывший кофе, к которому потеряли интерес.

Несмотря на натянувшиеся в моей груди струны, напряженно загудевшие, я спокойно спросила, почему он спрашивает.

— Просто хочу знать, кто позволил тебе со мной встретиться.

  У него должны быть черные глаза, — поняла я. Черные, словно ночь, словно окна в его пустую и отешенную душу. Но против моей воли, глаза Томаса были пронзительно-синими. Благодаря этим глазам я все еще помнила, что Том был моим другом.

— Почему ты так смотришь? — изогнул он бровь. — Думаешь, я свихнувшийся шизофреник, который набросится на тебя в любую минуту?

Его голодный тон голоса больно кольнул и одновременно заставил вспомнить, что Том — просто человек. Он не супермен, он не нечисть, он просто парень.

— Я просто думаю о всяком.

Боже, наверное, со стороны может показаться, что мы с Томом просто друзья, но не больше чем Ганнибал Лектер и его жертвы.

Том прищурился, изучая меня. Нет, не просто изучая, а читая меня. Я заперлась на замок, чтобы он не почувствовал мой страх, мой гнев и мою печаль, и не обратил против меня.

Но он все равно простодолжал листать меня страницу за страницей.

— Ты пришла, чтобы спросить, почему именно ты, — сказал он.

Моя партия должна была быть изначально выигрышной, но Том все переиграл. Вновь он знает ответы, а я в неведении. Все вокруг все знают, кроме меня.

— Ты уже придумала ответ?

— Нет, — солгала я. — Ты мне скажи.

Мои руки, сжатые в кулаки и лежащие на коленях под столом, дрожали. Том же, напротив, выглядел так, словно находился там, где всегда хотел. Он выглядел спокойным и рассудительным, не тем парнем, которого я знала в школе.

— Ты услышала обо мне и моей семье, и сделала выводы. — Он кивнул. — Да, Скай. Мой отец не такой, как у тебя. Не заботливый папочка, который поет на ночь колыбельную. Мой отец вместо колыбельных приносил каждую ночь порцию боли и мучений. Приходилось засыпать под плач брата и крики матери. Я ненавидел эти звуки.

Мое сердце сжалось от того, что я представила маленького, беззащитного мальчика с голубыми глазами с тем ужасным человеком, который назывался отцом и должен был любить его. Я отчетливо услышала слова моей мамы, будто она стояла за моей спиной: «Родители должны оберегать своих детей». Что бы случилось с Томом, если бы у него была такая мама, как у меня?

Я вдруг подумала, что Дженни была права, мне не нужно было приходить к нему. Не нужно было говорить с ним и проникаться сочувствием. Я нервно сглотнула, в горле мгновенно пересохло; пальцы болели, так сильно я сжала кулаки.

— Почему ты никому не сказал о том, что он делал с тобой? – было противно от того, как сипло звучал мой голос. Я не собираюсь плакать. Я не собираюсь жалеть его. Просто здесь пыльно. В этой чертовой психушке, наверное, горы пыли, которые теперь забились мне в рот и нос и вызывают слезоотделение.

Том с доброй улыбкой посмотрел на меня. Даже не с доброй, а со снисходительной улыбкой, и я почувствовала себя невероятной глупышкой, которая смотрит на мир через розовые очки.

— Иногда мир не такой, как мы себе представляем. Слышала о наркотиках? Слышала о наркодиспансере?

Я медленно кивнула, чувствуя, что в груди давит сразу несколько чувств. Жалость. Желание уйти. Ударить Тома и заставить его прекратить говорить так о себе. К себе он ничего не чувствовал — ни жалости, ни сочувствия, ни понимания. Глухое равнодушие. Он отказался от всех чувств, чтобы защитить себя.

Будто думал, что не достоин их.

— Я никогда не принимал наркотиков. — Том отвернулся к окну. Мне показалось, что ему стало сложно смотреть мне в глаза, поэтому он предпочел прищурившись, разглядывать ели, растущие во дворе. – Тогда отец избил меня до полусмерти, и мне несколько недель пришлось пролежать в больнице в соседнем городе. Врачу он сказал, что на меня напала банда каких-то хулиганов.