Заветный листок

Заветный листок

В который раз Мик приходил к Определяющему Дереву в надежде, что на этот раз листок с распределением для него обязательно слетит. Но, как и в прошлый, и в позапрошлый, и до этого много-много уже раз Дерево так и не осчастливило его своим особым посланием. От этого еще горше было наблюдать, как такой заветный листок слетает для двоюродного брата Никиты или соседа Мирослава, как счастливые мальчишки, получившие свою путевку в большую жизнь, собирают вещи, чтобы надолго покинуть родительский дом. А Мику вот не досталось ничего, и от этого страх остаться неопределенным в родительском доме навсегда, не давал одиннадцатилетнему мальчишке покоя.

Мама успокаивала, говорила, что торопиться некуда, надо всего лишь набраться терпения и подождать. Только вот куда уже было ждать, если у Мика совсем скоро будет День рождения и на этом все…

Наверное, это все же наследственное. Когда-то дядюшка Константин Петрович – мамин брат – так и не получил распределения. По сей день, дядя сидит дома и ничем не занимается. Бабушка и дедушка, которые с каждым днем становились все старше и не могли себе позволить прежний образ жизни – выезжать на приглашения, посещать музыкальные вечера и балы, а дядя Костя питал неуемную страсть к игорным клубам и меняться не хотел, ну никак.

– Нет моей вины в том, – говорил он взволнованной сестре. – Что ваше дурацкое Дерево не пожелало осчастливить меня распределением на какой-нибудь даже самый захудалый факультет глупой Академии.

– Но даже без этого, – всегда возражала мама. – Люди находят себе занятие!

– Конечно, – язвил дядя Костя. – Я тоже нашел себе такое занятие.

Имея в виду любовь к карточным играм и ставкам на скачках. Так уж в этом мире было заведено: в одиннадцать лет непременно приходить к Дереву, из кроны которого всенепременно должен был отделиться один единственный лист, направляющий в ту область деятельности, к которой человек был более всего расположен. Не получить такой лист означало, что необходимых и нужных для Великой Академии Наук способностей у человека не имелось – это, фактически, являлось позором для семьи.

– Микаэль так и не получил распределения? – однажды услышал Мик требовательный вопрос отца. Совершенно случайно мальчик проходил мимо кабинета. Он остановился и совсем перестал дышать от волнения.

– Вы же понимаете, Герман Вольдемарович, – оправдывалась мама. – Каким капризным может быть Дерево. А мальчик так чувствителен и юн, если бы можно было дать больше времени…

– В Академии не ждут, Елена Петровна, – грозно возразил отец. – И что мы будем делать, если наш единственный сын… мой наследник не получит место в Академии? Какой позор!

– Но это же наш сын! – расстроено воскликнула мама, от чего у Мика сжалось сердце. – Как вы можете быть таким жестоким?

– Я не жесток, а просто реально смотрю на вещи! Все повторяется. Вспомните своего брата, любителя цветной мазни.

– Константин – художник, – грустно проговорила мама. – По крайней мере, был.

– Вот именно, был! И где он сейчас? Академия не разменивается на всякие финтифлюшки вроде рисования или рифмоплетства. Обществу нужны люди полезных качеств, способные к языкам, точным наукам, юристы, наконец, дипломаты, экономисты… да, что я говорю, если моему собственному сыну не суждено продолжить традицию семьи.

В кабинете стало оглушающе тихо. Мик, находясь в полном оцепенении, от слов отца, даже подумать не мог, что Герман Вольемарович настолько в нем разочарован! Ребенка бросило в жар от такой мысли.

–У Мика отрясающие способности к поэзии, – голос мамы был тихим, едва слышным. – Вы не справедливы.

– Дело не в справедливости, – заговорил отец. – Я не могу размениваться на простые увлечения сына, мне нужен наследник, а не поэт.

Мика стала сотрясать нервная дрожь. Не может быть, чтобы собственный отец был так жесток!

– Что… вы хотите сказать? – шокировано спросила Елена Петровна.

– То и скажу, уважаемая моя супруга, либо нам с вами придется подумать о еще одном ребенке, либо мне придется задуматься о новой жене.

Послышался легкий вскрик и из комнаты выбежала плачущая мама. В волнении женщина не заметила стоящего подле двери Мика.

– Не надо нареканий понапрасну, – проговорил мальчик, войдя в кабинет и глядя отцу прямо в глаза. – Я сам во всем произошедшем виноват. И если вам не нравится – прекрасно! Я презираю вас, и в том признаться рад!

Что произошло дальше, Мику был не ведомо – он просто потерял сознание.

Оно горело. Крона из бумажных листьев особенно занялась красно-желтым пламенем. Возможно, стало бы легче – сгори оно полностью до основания, но пожар никак не заканчивался, а Дерево, растопырив свои раскидистые лапы-ветви, схватило Мику, и на этот раз он горел вместе с ним.

– Отпусти! – кричал мальчик. – Сгори, проклятое! Сгори!