Заводных дел мастер

Заводных дел мастер

 Эмма тихой тенью примостилась на подоконнике. Она проводила так уже не первый день. Не плакала, ни о чем не просила. Просто сидела молча, глядя на безымянное озеро.

   "Ну и пусть ", - размышлял Эрик, проходя мимо, - "Пусть будет урок на будущее. Не станет в следующий раз лезть. Сам буду решать, кого стоит заводить, а кого нет".

   Эрик отчасти хотел, чтобы его снова окутало марево гнева - ведь в таком состоянии куда легче найти оправдание своим поступкам.

   А на холодную голову это выходило не очень.

   Черт, глупо получилось! Все началось, как всегда в жизни, с полной ерунды.

   Пару недель назад к ним домой зашел дядя Кеша, а Эрик отказался его заводить.

   - Что толку? - возмущенно выговаривал он позже настаивавшей Эмме, - Дела его хуже некуда - в последнее время он приходит ко мне каждую неделю. Только идиот не поймет, что это плохой признак - когда завод так быстро кончается. Зачем мне тратить на него силы? Все равно он скоро совсем встанет... Да и платить ему нечем, ты же знаешь.

   Эмма ничего не сказал ему тогда, но то, что Эрик увидел в ее глазах, покоробило его хуже любых слов. Эмма смотрела на него не с осуждением, не с досадой и даже не со злостью. Хуже - с разочарованием. Это на него-то? На Эрика-мастера? Да она на него молиться должна! Как, впрочем, и все жители этого паршивого городка!

   Эрик очень рассердился тогда и в первый раз за всю их совместную жизнь не стал ее заводить. Решил проучить. И спокойно наблюдал, как она сначала перестала мурлыкать что-то себе под нос, потом - улыбаться, а затем - легко порхать по огромному дому. Эмма замедлялась и тускнела, и вскоре уже ничем не походила на то солнечное чудо, от которого когда-то он был без ума. А последние несколько дней она и вовсе замерла на широком подоконнике.

   Злость, которую Эрик старательно звал, так и не пришла. Вместо этого неожиданно явилась совесть.

   Как он мог так с ней поступить? Как он мог просто взять и не завести ее?

   Эрик тихонько подошел к подоконнику. У Эммы не осталось завода даже на то, чтобы обернуться. Он нащупал висящий на длинной цепочке ключ, который никогда не снимал с шеи - хранил, как и полагается хранить главное сокровище, у самого сердца. Ласково провел по рассыпающимся под его пальцами светлым волосам, нащупал крохотную скважину, спрятанную под мочкой правого уха. Приподнял тяжеленькую аметистовую капельку - он подарил ей эти серьги в день обручения, и она никогда их не снимала. Осторожно вставил ключик, услышал едва слышный щелчок и начал медленно проворачивать его по часовой стрелке.

   Ему пришлось повернуть ключ целых одиннадцать раз. Одиннадцать. Вместо обычного пол-оборота...

   Наконец Эрик почувствовал сопротивление невидимых пружинок, осторожно вынул ключик и отпустил нагретую его пальцами аметистовую капельку.

   Он был готов к бурным слезам, к горьким упрекам и справедливым обвинениям. Но никак не к тому, что Эмма, легко спрыгнув с широкого подоконника, посмотрит на него с нежной грустью, чмокнет в щеку, тихо скажет:

   - Спасибо, милый, - и упорхнет куда-то вглубь дома.

   Эрик тяжело опустился на подоконник, обхватил голову руками и мрачно уставился на расстилающееся перед ним безымянное озеро, за край которого как раз начинали опускаться отливающие неземным светом планеты. Там, где Юпитер уже обмакнул край своего внешнего кольца в горизонт, вода окрасилась изнутри багряным закатным цветом.

   Эрик вспомнил, как поразила его безмятежная красота этих мест, когда он сюда только переехал.Вспомнил, с каким удовольствием он изучал городок и знакомился с местными жителями. Как проводил вместе с Эммой долгие вечера на этом самом подоконнике, любуясь парадом планет над безымянным озером. Какой полной неторопливого очарования казалась жизнь. Как он был счастлив.

   Был... Что, черт побери,с ним случилось?

   * * *

   Как это повелось еще со времен Адама, все началось с женщины. Со знакомства с Эммой. Повстречав ее, Эрик был без ума от счастья. Влюбился без памяти.

   В таком же дурмане бросил все и уехал с ней.

   Он хмыкнул, вспомнив, как, проснувшись первый раз в ее доме, он напрочь забыл, как здесь оказался.

   Все было непривычно в этом незнакомом месте. Над головой - низкий потолок, словно перечеркнутый крест накрест толстенными балками грубо обструганного темного дерева. Два окна, похожие на два любопытных прямоугольных глаза, расположенные рядом друг с другом на стене цвета сырой извести. Кое-где добротная штукатурка облупилась, впрочем, явно не по недосмотру, а по задумке дизайнера, и в проплешинах проглядывала крепкая кирпичная кладка.

   Под глазами-окнами, с интересом изучающими Эрика, стоял такой же, как и балки, грубо обструганный стул. Рядом, на деревянном полу - крепко стянутая ржавыми обручами бадья. На стуле же стоял большой глинянный кувшин с водой и лежала его бритва "Жилетт", выглядящая более чем неуместно в окружении такого антиквариата.

   И вообще - обстановка никак не походила на привычные ему интерьеры современных квартир - с плоскими телевизорами, компьютерными столами, кожаной мебелью, футуристической живописью, книжными шкафами и пластиковыми окнами.

   Здесь же единственными украшениями комнаты являлись изогнутое коромысло, прилагающиеся к нему бадьи и большой лакированный сундук ярко-красного дерева.

   Эрик в то утро долго попытался сообразить, как и где это он оказался.

   "Эмма", - наконец подсказала ему память.