Завтра

Завтра

Сегодня приезжает мой брат, а я так и не придумал, о чем нам разговаривать.

Он пробудет в Москве всего-то два дня, но, когда ты вынужден без конца подбирать слова, время тянется неизмеримо долго.

Я только что получил СМС от жены с пожеланиями касательно нового заварочного чайника. Вчера она по неосторожности разбила старый и теперь настаивала на классической форме: "Пузатый стеклянный лучше держит тепло".

Точно. Мы с братом поедем за чайником вместе, это сближает.

Боже, какая чушь.

Паша хлопнул дверью машины, мы поздоровались за руку и крепко обнялись. Ему давно уже нужен был новый пиджак: этот треснул подмышкой. Стоит подарить ему какой-нибудь из своих костюмов.

У нас была старая детская традиция сжимать другого так сильно, пока не почувствуешь, как тот задыхается, а потом трижды хлопать по спине в ободрительно-извиняющейся манере. Должно быть теперь, когда мои дети получили дипломы, а Пашина дочь ходит в колледж, это выглядит нелепо, но ни он, ни я не можем и не хотим отделаться от этой ребяческой привычки.

И мы поехали в «Евродом» выбирать заварочный чайник.

За шесть минут мы обсудили выставку станкостроения, ради которой Пашу послали в командировку.

- И как впечатления от достижений всесоюзного хозяйства? – спросил я, потому что мы встали в пробку, а значит, рисковали провести еще двадцать минут в неловком молчании.

- Да нет никаких впечатлений, - ответил Паша. – Станки – это в принципе скучно. Зато погулял по ВДНХ. Мороженое ел. Оно уже не то, не советское. И когда же я был там в последний раз? В восьмидесятом году с твоими родителями, кажется. Не так давно. Мы тогда на пони катались. До сих пор помню.

В восьмидесятом году мы были на ВДНХ вместе. Мне исполнилось десять, Паше – восемь. Мама с папой, инженеры и мастера на все руки, повезли нас в столицу, чтобы вдохновиться достижениями науки и техники и показать сыну с племянником «СССР в миниатюре». Больше других мне нравился павильон «Космос». Меня завораживали макеты кораблей «Союз», «Аполлон», «Восток», модели спутников, космодром. Я был из тех мальчиков, кто искренне мечтает стать космонавтом, наверное, поэтому и поступил в Можайку[1]. Но стал банкиром, что тоже неплохо. К тому же дочери и так каждый год исправно поздравляют меня с Днем космонавтики, и в эти моменты я так счастлив, что никакой космос мне не нужен.

Про работу говорить точно не следовало, а до пункта назначения оставалось еще восемнадцать минут. Пришлось говорить о детях.

- Как дела у Аллочки? Нравится учиться?

- Да, ей нравится. Она, кстати, школу закончила с хорошими баллам. Смышленая. Но ей тяжело, ты знаешь. Преподаватели не всегда ее понимают. Думают, она издевается, специально дурит. Когда появляется новый предмет, мне нужно приходить и объяснять им, что с ней такое. Почти все уже привыкли, и Алла тоже, наверное. Хотя не знаю, можно ли к такому привыкнуть. Но это и не важно. Она жива, хорошо себя чувствует и мечтает стать поваром. У твоих как дела?

Я вздохнул:

- София получила диплом и радостно послала экономику к черту. В прошлом месяце хотела поступать в театральный. Теперь решила писать картины. Не знаю, что с ней делать.
- Она всегда рисовала, причем неплохо. У твоей мамы все ее картинами увешано. Да и у моей есть парочка.

- Но она не работает, просто стоит на месте. И младшая мне недавно заявила, что хочет замуж и ничего не делать. На втором курсе хочет замуж! Это что вообще такое? Я в ужасе.

Я вдруг поймал себя на том, что невесть зачем сгущаю краски. Моя старшая дочь София действительно не работала, но я знал, что жизнь ее была не так пуста, как я ее описывал. Она всегда была чем-то занята: ходила в театры, на выставки, общалась с людьми и при встрече увлеченно обсуждала со мной книги, которые читала. Она встретила парня из обеспеченной семьи. Он дарил ей подарки, возил на отдых, а я почему-то его ненавидел. Да, он немного надменный, но работящий и, похоже, по-настоящему в нее влюблен. Но я не стал об этом рассказывать. И у Марины все было хорошо. Ей недавно стукнуло двадцать один, она училась на отлично, играла в баскетбол и в принципе весело проводила время. Но мне почему-то казалось, что, если я скажу, как есть, это будет выглядеть как бахвальство или дурацкое соревнование.

Хотя в детстве мы только и делали, что соревновались. Придумывали всякое, лишь бы не скучать летом в деревне у бабушки. Я, Паша и другой двоюродный брат Витя Угольников прыгали с гаража в крапиву, гоняли на великах с трамплина – так мы называли торчащую из земли бетонную плиту – и, конечно, подтягивались на перекладине, кто больше. Мы с Витей основали что-то типа «клуба настоящих мужиков», куда Паша так сильно хотел попасть, что готов был есть червей в качестве вступительного испытания. В конце концов Паша попал в клуб, но не после червей, а когда стал достаточно взрослым, чтобы мы прекратили над ним издеваться. Я вообще вел себя с Пашей, как сволочь. Бил палкой по башке, когда объяснял математику: мне казалось, так он будет делать меньше ошибок. А он в итоге упал в обморок. Я тогда очень испугался и перестал бить кого-нибудь без острой необходимости. Вот уж, действительно, только страх заставляет человека повзрослеть.

Остаток пути мы все-таки провели молча под ненавязчивое сопровождение «Бизнес ФМ».

В магазине был представлен единственный круглый заварочный чайник, который стоил столько же, как баскетбольный абонемент Марины на месяц.