Здравствуй, Кузя!

Здравствуй, Кузя!

ЗДРАВСТВУЙ, КУЗЯ!

Ирина Верехтина

Под новый год Валя всегда ждала чудес. С самого детства, когда под ёлкой появлялись подарки от Деда Мороза. Детство давно прошло, но ожидание чуда осталось. Валя могла поклясться, что в последние, убегающие дни декабря даже снег падал иначе – медленно, волшебно. Или – кружил фантастической метелью, и Вале казалось, что в этой круговерти что-то вот-вот произойдет…

Куда-то спешили люди, по улицам сновали машины – все было не таким, как всегда, было иным. Даже улицы были – другими!  Валя любила бесцельно бродить по заснеженным московским улицам и наблюдать – за этим иным. Она ждала чудес, хотя никому на свете не сказала бы об этом: это была Валина тайна.

Тридцать первого декабря, за несколько часов до нового года, Валя стояла в длинной очереди. Очередь была – за хлебом. Именно о хлебе всегда забывают, и вспоминают в последний момент, когда  праздничный стол уже накрыт и гости вот-вот постучатся в дверь… А хлеба-то хватит? А вдруг не хватит? Надо бы сбегать, купить. И самые длинные очереди под новый год – в булочных.

Валя вдыхала теплый хлебный запах и ждала чуда. И вдруг… услышала знакомый голос. Говорила стоящая перед ней женщина: «Батон белого…Нет, три! Нет,  два! И две буханки ржаного… Нет, давайте три. А то вдруг не хватит – столько салатов наготовила…

Вот эти-то колебания в голосе, эти непередаваемые интонации, эти музыкальные резкие синкопы (нет, три… нет, два!) напомнили Вале одну девчонку. Была у них в классе такая… Она и на уроке так отвечала, тут же отказываясь от сказанного – «…протяженностью двадцать, нет – двести километров… Нет!». И старенькая географичка каждый раз нервничала и испуганно переспрашивала: «То есть как это – нет?! Так все-таки двадцать или двести?» - к радости всего класса.

И вот сейчас, здесь, в булочной – Валя снова слышала этот звонкий, словно по ступенькам скачущий голосок. И продавщица, как когда-то учительница – переспрашивала: «Так все-таки три или две?»

- Три! Ой, то есть две! Ржаного. А батонов – три!..

У Вали защемило сердце от этого голоса – словно вернулось вдруг детство, школа, длинные уроки и шумные веселые перемены. Женщина впереди нее наконец расплатилась и повернулась, чтобы уйти. И – уставилась на Валю!

- Ты?! Ну, здравствуй, Валюшка! Вот и встретились! А я еще за хлебом идти не хотела… Знала бы, что тебя увижу, бегом бы побежала!

Женщина стояла и улыбалась ей, а Валя никак не могла ее вспомнить. Голос помнился, а имя забылось. Вале было стыдно, что она не помнит, как зовут эту девочку, давно уже ставшую женщиной, а сегодня превратившуюся в смешливую озорную девчонку – ее одноклассницу.

- Я Марина. Марина Добровольская. То есть Кузина! Это я по мужу Добровольская, - помогла Вале Марина. Валя взвизгнула от радости: «Кузя!!!»

…Они стояли под мокрым декабрьским снегом, прижимали к груди пакеты с хлебом и не знали, о чем говорить.

С Мариной у них не было дружбы, они просто учились в одном классе. Играли по вечерам в «вышибалы» и «казаки-разбойники», ходили веселой ватагой в кино. А после школы полгода работали в одном проектном институте, в машбюро: в те времена для поступления в институт требовалось полгода трудового стажа.

Потом их пути разошлись: Марина поступила в МВТУ имена Баумана, а Валя – на факультет журналистики Полиграфического института. Сколько же лет они не виделись? Лет пятнадцать, наверное. Валя вглядывалась в Маринино лицо, ища знакомые черты, – и не находила!  Вот только глаза – были прежними.

- Маринка! А ты… не изменилась почти, и глаза у тебя такие же – с чертиками!

- Ну конечно! Конечно, не изменилась. То-то ты меня не узнала сразу! – сварливым голосом ответила Марина. И хохотали, как в детстве, захлебываясь смехом.

- Ой, Кузя, я так рада, это просто чудо, что мы с тобой встретились! – радовалась Валя.

- А знаешь, меня в институте тоже Кузей звали! Пока замуж не вышла. Теперь не зовут… А помнишь, как тебя дразнили? (Валя была Зайцева) – То Капустина, то Морковкина, то Трусова… ой, умора! Ну давай, рассказывай, как ты? Наших видела кого?

Валя не видела «наших», у нее, как и у самой Марины, давно были другие «наши», а школьные приятели остались в далеком далеке, в укромном уголке памяти – навсегда детьми.

- Не видела – упавшим голосом сказала Валя.

- А сама как? Где работаешь? Все там же, в машбюро?

Валя, с отличием окончившая журфак, работала старшим редактором в издательстве «Мир». Но если Марина уверена, что она до сих пор в машбюро… Пусть будет так. – И Валя кивнула в ответ.

Марина облегченно выдохнула. Похоже, она обрадовалась, что Валя до сих пор в машбюро. Валя хотела сказать, что она пошутила. Рассказать Кузе о своем издательстве и о книгах. Предложить ей в подарок парочку –у Вали книг было много, им продавали по себестоимости… Но Марина резко сменила тему:

- А я на днях с Людой встречалась, с Ермиловой. Люду-то помнишь? Вы с ней цапались все время…

Валя хорошо помнила Люду, которая ее отчего-то невзлюбила и всегда старалась уколоть, поддразнить, сказать что-то обидное. Валя долго не понимала – за что. Может быть, за то, что Вале легко давались предметы, которые Люда «тянула» на троечки…

Валя вынырнула из воспоминаний. Марина все рассказывала о встрече с Людой.

- Тебя вспоминали. Людка говорит, наверное в своем машбюро карьеру сделала. Старшей машинисткой стала, или даже начальницей! («Выпускающим редактором» - про себя поправила ее Валя. Но вслух ничего не сказала. Ей стало обидно, как когда-то было обидно в их далеком девятом «Б», но она сдержалась)