Зелёная фея

Глава 1

Новая квартира собралась по кусочкам под проворными родительскими руками. Полуголая, в лохмотьях престарелых обоях, поцарапанных косяках, жирных слезах краски на шелушащихся батареях – дыхнула ядовитой свежестью моющих средств, лишилась всего окутанного пылью преинтересного хлама на антресоли, оформилась свежим линолеумом и глянцевыми потолками.

После заехал викин старый диван с нечаянным поцелуем шоколадного мороженого на сливочной обивке, испуганные, запертые в одну большую коробку карточные домики книжных полок и по-китайски миловидный алиэкстрессовский ковер. Вместе с Викой прибыли еще: бело-яблочный ноутбук, крошечный Instax в пластиковом чехле и сразу же наказанный углом и забытьем синтезатор (кажется, мама не успела его продать, и он так и торговал чуть царапанными клавишами на красноярском «Авито»). Уклеенный их со Светой пухловатыми мордашками письменный стол, кухонный гарнитур, холодильник с намертво вживленными следами семейно-путешественных магнитиков – продать пришлось всё, что не уместилось в грустный вагончик военной жизни…

Мыли, собирали, выкидывали, быстро-быстро ворошили нутро огромных, с нее размером, коробок – в детстве Вика любила переезды. Они представлялись как дрожь солнечных лучей в пятнистых от ее пальцев окнах пустых комнат, как мамины сосредоточенные, спешащие движения, как очередная «Лента» в очередном городе, где она сидит, пухлощекая и довольная, в металлически потрескивающей тележке и ошеломленно взирает на бегущие ряды стеллажей. «Чего ты? Чего хочешь? «Киндер» или мармеладки тебе взять?» В детстве оно было проще. Безболезненнее.

И сейчас было не детство.

Панорамный балкон, заштопанный от холода желтоватой пеной, глядел с шестнадцатого этажа на визгливую, размытую и красноватую, как с чьего-то ночного режима фото, волейбольную площадку. Пить тепловатый «Липтон», вздрогнуть от раскатистого «Ау!» откуда-то снизу – в кого попали мячом?

Зачем я тут? Почему сейчас? Как же хочется назад…

Последняя нота дома – переменчивый, дрожащий шепот родительской спальни, цокнувший в коридоре выключатель, разразившийся иррациональным слепящим светом. Двенадцатый час, беззвучная мамина походка и проплывшая следом пузатая тень отца. Они долго сидели на кухне, сокрытые безголосой бархатной ночью, и тихо-тихо перешёптывались за некогда преданной забвению бутылкой крымского, а Вика, им казалось, как в детстве, безмятежно считает сны. Она же справится, наша девочка? Она же такая взрослая… Ничего, ей даже понравится на новом месте.

Цок – грустный вскрик бокала. «Лен, ну вот – пролила. Как всегда».

Этот снисходительный тон, и Леночка, как располневшая кошка, нескладно заваливается ему на колени.

Тишина предательски доносит Вике леночкино журчащие щебетание и легкие короткие смешки. Как дети ей-богу. Что интересно отмечают?

«Мы домой- тараторит Леночка в родную щетинистую щеку. – Мы возвращаемся домой!»

Прийти после восьмого в половине четвертого. Избавить от учебников хорошенький кожаный рюкзак, а себя – от чопорной школьной формы. Ответить на светино сообщение, плюсануть в беседе класса на идею пойти в театр.

– Вика, кушать будешь? – с кухни.

– Да, мам! Сейчас!

Вика прошествовала на кухню, листая наскоро отфотошопленные афиши с двумя давно и безнадежно несвежими Ромео и Джульеттой, и тут перед ней явилась тарелка супа и совсем близко – мамино расплывшееся, будто подтаявшей формы лицо. Она присела напротив:

– У меня хорошая новость. Папу повысили.

Радость-то какая. Перед глазами снова зарябили разномастные картинки на привычно сросшейся с экраном ладони – вниз, вниз, ссылка, вниз.

– Круто, – отозвалась Вика, листая, пережевывая, листая, пережевывая, снова листая. – Мы, кстати, с классом в театр хотим пойти на той неделе. Я уже записалась. Ещё Марина Викторовна просила передать, что собрание в пятницу.

Цокнуло сообщение от Светы, и Вику затянуло в очередное бессмысленное видео. Тут порхнули яростные леночкины руки.

– Ну, мам! – возмутилась Вика.

– Вик, твоего отца повысили до командира части. С переводом в Ульяновск. Заступает в следующий понедельник. Я уже позвонила Марине Викторовне и завтра поеду к директору.

Отложенный на край стола телефон ежесекундно разрывался светиными сообщениями.

«Надень завтра то прикольное платье»

«У нас завтра три совмещенных с 11 «б»

«Мать»

«Ну, ты понимаешь, о чем я»

– В Ульяновск? – переспросила Вика.

– Папе точно сказали об этом только вчера. Раньше всё было до конца неясно, поэтому мы тебе не говорили… Понимаю, это так… не вовремя

«Ау, ты где?», – писала Света.

Ау. Ау. Ау. И вот она уже сидит, скукожившаяся, сложенная сбоку до нелепых длинных плоскостей, во всерастворящим жарком кольце маминых рук и плачет, как маленькая девочка. И вот она сидит, сонная, в тихо теряющей знакомый двор машине, чуть склонив голову на щемяще пахнущее домом мамино плечо; отец, растекшийся по водительскому сидению, пусто и сосредоточенно гонит прочь. Прочь от тяжелой надписи «Красноярск», прочь от жиденьких желтоватых полей, прочь от последнего знакомого городишки – кажется, она была там со школьной экскурсией – прочь из области. Как будто летом едут на юг. И через две недели обратно. Только в последний раз. В самый последний. Кареглазая девица в черном окне – постный, безразличный лик, но у него отчего-то драгоценно блестящие влажные глаза, те же самые, из которых хлещут незамеченные ею викины слезы.

Взбудораженные улеи фирменных заправок, где родители снова и снова теряют её у кассы – «Показалось, на месте», вполне приличные, под что-то деревянно-крестьянское стилизованные придорожные кафе, сутки и двадцать часов – нескончаемая дорога в новую жизнь, бурчащая что-то отцовским голосом о каком-то подрезавшем мудаке, о ближайшем магазине, о жизни старой и попеременно предлагающая (уже голосом материнским) то отцу, то самой Вике сыпучее приторное печенье и холодный чай. Краткие хлопки двери в кратких полевых остановках. Тонкий полусон-полубыль, навеянный разлетающейся прямо в лицо пленкой – оттенки от суровой осени до позднего лета – российских широт. Как будто минуешь, опережая время, сразу несколько времен года. Безжизненные огни спящих деревенек и поселков, где в проблесках вай-фай Вика успевала отправить сообщение Свете. Хрустящие чипсы, влюбленные родительские перешептывания и мысли о том, чтобы никогда не приехать. Уснуть и проснуться дома, а утром пойти в свою родную гимназию.