Земеля

Земеля

Гена шел по улице. Мысли проплывали в голове как груженные товарняки на подъеме в гору.
«Земляк, говорит, - он потрогал огромный бланш под глазом, - свой, уж ты меня поймешь!» Выбитый зуб, разбитая морда - это ему ещё повезло, у Ивана - сломанное ребро, у Виталика - вывихнута рука. Земеля. Крепкий мужик оказался, не зря из Донбасса. Бандитская рожа. Ему соседка так и говорит: «Там, в Донецке, одни бандиты.»
Гена работал в четверке копачей. Ну, похоронно-ритуальные услуги. Понятно, они не только копали, ещё и несли, опускали и зарывали, вот только поминать не ходили. Иван, он у них типа бригадир, брал деньги, раздавал и они отваливали. С начальством, в смысле с кладбищенским, все было договорено, тип-топ. Они делились и спокойно работали. Каждый уносил домой по полотенцу и платку. Дома, у жены, уже пол-шкафа было забито простиранными «бонусами» к зарплате. Когда дочка доставала, жена тыкала ей пару платков – «отвяжись», и Каринка пускала цветастую ткань на лоскуты для кукол, или завязывала на разных частях своего восьмилетнего тщедушного тельца и исполняла: «я украинка, украиночка красивая, я девчонка украиночка!» и скакала по комнатам.
Раньше Гена и помыслить не мог, что будет таскать гробы, и смиренно выстаивать, слушая проповеди, последние слова и рыдания, в ожидании, когда надо будет заканчивать. Но как-то надолго остался без работы, жена запилила, а тут знакомый предложил, и пошло… После первого раза всю ночь снились кошмары, потом постепенно привык. А чего, средняя зарплата получается нормальная, и выходные ненормированные, то больше, то меньше, и начальства нет. Вышли мужики, дружно отработали и разошлись. Иногда расслаблялись. Особых фанатов этого дела не было, поэтому всё кончалось культурно. Случались перерывы в работе и неделю и больше, но вообще-то жизнь в Украине была такова, что без минималки он не останется никогда. Иногда ловил себя на мысли, что глядя на прохожих думает: «Вот этого нормально будет нести, а вот этого кабана, да если, не дай бог, не на первом этаже… не приведи Господи, тьфу-тьфу, сто лет живи мужик…» Профессиональное.
И вот вчера как раз такой экземпляр и попался. Гене было слегка за сорок, среднего телосложения, на здоровье не жаловался, но тут он думал, что не дойдет. Старушка, божий одуванчик, умудрилась попрощаться с жизнью как раз на девятом этаже. В ней и при жизни было больше ста кг, а после смерти… страшно выговорить. Снесли на покрывалах и только внизу положили в ящик, в гроб в смысле. Нести в нем по ступенькам было вообще нереально. 
На дворе декабрь, то тает, то подмерзает. Яму-то они выдолбили, но нести к ней надо было через всё старое, уже закрытое для горожан кладбище. Там у тетушки было заветное местечко. Подъехать ближе никак нельзя. Несли на марах. Потом при приближении к группе скорбящих родственников взяли как положено, на плечи. Когда Гена поскользнулся на замерзшей, покрытой легким снежком небольшой кочке, тут и пришла мысль - «что жил, то и даром». Поляжет он сейчас рядом с этой бабушкой и не выпить ему чарочки горилочки больше и не заспивать «розпрягайтэ хлопцы конэй, та лягайтэ спочивать». Ноги подогнулись, тело бросило в горячий озноб, он моментально вспотел, а лоб, напротив укрылся холодным потом. Сам не знает, как удержался. Чудо. Ноги трясутся до сих пор.
И вот после этой, так сказать, смены, они молча, без ажиотажа, взяли на дому на знакомой точке «казенки» на разлив, колбаски в магазине, пирожков в кулинарии, которая сохранилась у них в городе ещё с советских времен. И сели по-над рекой на влажных и холодных бревнышках. Глядя на замерзший любимый Днепр, на рыбачков, выпили из предусмотрительно купленных одноразовых стаканчиков, покурили, выпили по второй и только тогда уже потекла неспешная мужская беседа. Понятное дело, она быстро съехала на политику. Что вы хотите, декабрь 2014 года, Украина, АТО. О чем ещё говорить? Пашка заболел, простыл, поэтому четвертым у них сегодня и был этот… земляк так называемый, Леха, Алексей. Да, Гена действительно родился на Донбассе, прожил там почти двадцать пять лет, потом влюбился в Галю, приехавшую в гости к подружке, и рванул за ней, сюда, в этот райский край. Украина тогда как раз провозгласила независимость, было море надежд. У него до сих пор где-то в старой книжке «Зори рыбацкие» лежат листовки, которые им тогда раздавали, соблазняя проголосовать за отделение от Союза, перечисляя все богатства их благословенной Родины.
За это время он не перешел на украинский, но спокойно разговаривал на суржике, когда хотелось, в зависимости от того, с кем общался и от настроения. Люди здесь, в Центральной Украине, говорили кто на каком хочет, прекрасно друг друга понимая и даже не замечая на каком же разговаривает с тобой собеседник, настолько все было естественно и легко. Родители его ушли рано, и он давно уже не ездил на свою малую родину. 
Алексей как-то сразу после начала АТО переехал сюда с семьей. У жены здесь жила какая-то двоюродная тетка и имея на руках троих детей, одного грудного, он не стал дожидаться как будут развиваться события, а приехал, определился в общежитие, и устроился на «Курочку Рябу». Дома он работал на шахте, поэтому пахать ему было не привыкать.
Политика, черт их дернул, лучше бы о рыбалке говорили, идиоты. Отгребли все, и Алексей в том числе. Хорошо, что какие-то женщины совершали моцион по аллейке вдоль Днепра, и своими визгами прекратили драку, а то неизвестно, чем бы это закончилось, так, поддавши, можно и поубивать друг друга сгоряча.
- Какой ты мне земляк, ты урод! – кричал ему вчера Гена в пылу эмоций, во время «битвы». - Это не ты, сука, в общаге флаг российский вывешивал, а?
- Не я, к сожалению, сейчас приду и вывешу! – выкрикивал Алексей, отбиваясь от двоих, пока третий, неудачно упавший на торец бревна, ощупывал ребро.
Жена дома хотела по обыкновению включить популярный женский агрегат и пилила бы до утра, наверное, но увидев, что он рассматривает в зеркале выбитый зуб, махнула рукой и пошла на кухню.
- Борщ будешь? – крикнула она.
- Будес, будес, - покривлялся Гена, привыкая к новой дырке.
В результате драки мужчина как-то неожиданно протрезвел и поэтому, вымыв руки и сев за стол, спросил:
- Галь, там у тебя заначка была ко дню святого Мыколая?
- Потерю зуба будешь обмывать? – ехидно спросила жена, но пошла в спальню, достала из старой стиральной машинки «Малютка», накрытой скатеркой, и служившей «тайником», поллитровую бутылку водки.
«Как теперь с такой рожей работать? Людей пугать.» - подумалось Гене. Он выпил стопку водки, поел горячего борща со сметаной, с коричневой горбушкой, щедро натертой, как делал отец в детстве, чесноком с солью, стараясь кусать её на одну сторону.
                                                                               ***
Иван, кроме основной работы копачем, держал ещё свиней в ближайшем селе, арендуя за символическую плату старые постройки, оставшиеся после умопомрачения 90-х. Подремонтировав их, Иван мотался туда на старенькой шестерке, мечтая со временем поставить дело на широкую ногу. Пока хватало на корм животным и бензин. Жена терпела и только иногда начинала ворчать – когда надо было снаряжать детей в школу, или оказывалось, что рукава курток коротки, а в сапожках можно ходить только подогнув пальцы, т.е. нельзя.
Когда наступили холода, хозяйственный мужчина установил буржуйку и стал зазывать кого-нибудь из пенсионеров пожить с его хрюшками, обещая скромное денежное вознаграждение и в будущем – мясо и сало. Маленькое, почти заброшенное село, аскетическое помещение, гудящий в трубе буржуйки ветер, три-четыре десятка резвых маленьких поросят, пытающихся прорваться через щели в загородке, необходимость по пять часов в день дробить зерно на экструдере, чтобы накормить ораву чавкающих проглотов – несмотря на непростую жизнь в стране, желающих все не находилось. Подключив на основную работу второй состав - отца, тестя, и племянника, чтобы отлежаться, Иван предложил поухаживать за свинюшками Гене. Посмотрев в зеркало в очередной раз, тот согласился. Сын учился на втором курсе института и забрал с собой ноутбук. Телевизор, понятное дело, брать не стал. Взял приемник. На третий день, к вечеру, Гене показалось, что кроме этих хрюкающих, разноцветно - пятнистых и полосатых созданий и его, на белом свете никого не осталось. Зарядное он забыл и телефон вырубился. Нормальные волны приемник здесь не ловил. Попса без конца перемежалась рекламой, от новостей уже тошнило. Он сходил в село, купил бутылку самогона у неразговорчивой пожилой женщины, и не найдя с кем пообщаться, пришел к себе. Заварил «Мивину», открыл бычки в томате, налил в чашку, коричневую от заварки, прозрачную спасительную жидкость и выпил. Стало полегче. Вой ветра в вентиляционном проходе перестал казаться таким жутко-противным, и даже стал напоминать какую-то мелодию. Он поговорил с ведущими передач и новостей, а потом стал искать, чем-бы реанимировать начинавший угасать огонь в самодельносваренной Иваном буржуйке. Среди кипы старых газет обнаружил потрепанную книжку без обложки. На заворачивающемся по краям первом листке прочитал: «Зарубежная фантастика. Обмен разумов. Рассказы и повесть. Ташкент. Издательство ЦК ЛКСМ Узбекистана Ёш гвардия 1989г.»
                                                                                  ***
Гена открыл глаза. Светлая комната, обтянутые зеленоватым шелком стены. Большое овальное окно, над которым от легкого ветерка развевалась оливкового оттенка штора под тон обоям. Он лежал на широченной софе, атласное постельное белье цвета морской волны приятно прикасалось к телу. Из кондиционера в углу под потолком в комнату вливался освежающий воздух. Пахло йодом и водорослями. Гена потянулся, вспомнил кто он, где он должен быть и удивился. Сев на постели, огляделся, осмотрел себя. Красные шелковые трусы-шорты нарушали цветовую гамму и как-то… бодрили… нет, не так, напрягали… Таких трусов у него не было, это точно, он хорошо помнит, значит… кто-то видел его голым и даже переодевал, ну, это уже вообще, ну, ты, Генчик, допился, сначала драка, теперь… Галка убьет… где он? Почему не помнит ничего? Как сюда попал? И самое главное, что здесь было?! Пол был застелен пушистым ковром. Дизайнер поработал на славу. Оттенки зеленого Гена не мог бы назвать, но они плавно перетекали друг в друга. Под стенкой стоял небольшой столик стилизованный под огромного краба и два уютных креслица в виде раскрытых двухстворчатых раковин. Гена встал. На лакированной спинке «краба» лежал листок бумаги темно-зеленого цвета на котором белыми буквами было написано:
Дорогой землянин! Приветствуем тебя на планете Наеко!! Опасаясь за твоё душевное здоровье, совет СОМСОК(а) принял решение постепенно знакомить тебя с нашей планетой и с тем, что ты  здесь увидишь. Каждый галактический год на нашей благословенной планете Наеко! проходит межгалактический фестиваль-карнавал, на который съезжаются представители творческого бомонда из разных галактик. Земля еще не входит в число приглашеннных на это эпическое по своей грандиозности и зрелищности событие. Приняв твой телепатический сигнал SOS космического одиночества, совет СОМСОК сделал исключение из правил. И вот ты здесь, о Гена! Ты наш гость. И целую галактическую неделю (что равняется одному году земного времени) ты можешь наслаждаться гостеприимством планеты НАЕКО!. Можешь не опасаться ничего ибо все наеконцы и приглашенные на фестиваль принадлежат к галактикам членам ДПСВ (давно покончивших с войной).    В соседней комнате для тебя накрыт стол. Угощайся и отдыхай. Когда будешь готов к общению, дай знать, просто запой свою любимую песню, и мы поймем. И выйдем с тобою на контакт. Хорошего дня, Гена!
«Белка, - подумал мужчина, - но почему? Ведь я не так уже и увлекался этим делом, в запоях не был, мужики и поболее квасят… Может самогон палёный? С мухоморами, а? Мама дорогая, это пройдет, или нет?»
На удивление чувствовал Гена себя не плохо, ни опьянения, ни похмелья не было. Перечитав «накрыт стол» он почувствовал, что сильно проголодался. 
«Белка белкой, но если можно пообедать…» Гена открыл овальную, мягко пружинящую дверь, прошел по коридору. Соседняя комната была больше и отличалась и по интерьеру, и по цветовой гамме. Солнечные, желтые, оранжевые цвета разной интенсивности, но без излишней яркости наполняли её. Стоял большой овальный стол, накрытый кружевной легкой скатертью. К своему удивлению Гена увидел, что почти все блюда ему знакомы, кроме двух-трех. Все, что он любил, присутствовало на столе. И борщ, и грибное рагу, и молодой картофель с укропчиком, и мясные пальчики с начинкой, и пельмени, и вареники, и чебуреки… Горкой на блюде светились пупырчатые огурчики, красными бочками лоснились помидорчики, зеленый лучок лежал прямо пучком в каплях воды. Гена сглотнул, сел на резной стул, как будто принесенный сюда из царского дворца. Откуда-то полилась музыка. Красивая негромкая мелодия наполнила комнату и Гена лихорадочно огляделся. Мягкий диван, кресла, камин, большой журнальный столик, заваленный газетами и журналами. Прозрачная стеклянная стена с дверью, за которой виднелось голубое-голубое море.
- Если это и белка, то какая-то сказочная, - сказал Гена вслух, и снова обратил свой взгляд на блюда.       Между тарелками, супницами и салатниками стояла оригинальной формы бутылка - она напоминала вытянутую завитую в спираль раковину. Рядом с ней лежала записка.
                                                                    Дорогой землянин!
Приятного аппетита! Попробуй наш фирменный напиток вино «Наекон», оно из лучших погребов совета СОМСОК. Пить его можно прямо из сосуда. Надеемся, тебе понравится. С уважением, наеконцы.
Гена посомневался несколько мгновений, а потом решился. Отхлебнув немного из «графинчика», продегустировал. Кисло-сладкое, в меру крепкое (сухих вин Гена не любил), немного терпковатое.           «Годится». Хорошо пообедав, выкурил сигару, коробку которых нашел на холодном камине, вместе с зажигалкой в форме морского дракона (их видно клинило на морской тематике). И вышел через легко открывшуюся дверь, по ступенькам, на берег. Голубой чистый песок. Море. Или океан. Гена ни разу не удосужился выбраться за эти годы на море, то одно, то второе. Лихие, как говорят 90-е, сменили не простые нулевые или двухтысячные, оранжевая революция, майдан, АТО… Сорок три года, ещё и на войну он может загреметь… Работа, работа, тещин огород в селе, сколько там соток? 
А-а, не сейчас об этом думать… Если и галлюцинация, то такая приятная… Гена подошел к воде, попробовал ногой, те-е-плая…
Вода была не только теплая, а чистая, голубая-голубая, и уходя в глубину голубизна насыщалась до синевы. Восторг охватил мужчину и не думая ни о чем, он побежал и окунулся в прозрачную ласковую воду, распугивая стайки разноцветных рыбок, плавающих у самого покрытого цветными камешками дна.
…Прошло три дня. Чувствовал Гена себя отлично, как давно уже, наверное, не чувствовал, как ещё в те времена, когда был молодой и влюбленный. Он ел, спал, купался в море, валялся на берегу, смотрел в небо. Всегда мечтал вот так безмятежно отдыхать на морском песочке, накупавшись, и ни о чем не думать, не переживать, не тревожиться. Отдохнул. Отдохнул так, что тело стало требовать активных действий, и еще… захотелось общения… Блин, никогда не думал, что это так важно, так нужно… жил себе и все… все воспринимал как само собой разумеющееся… Не ценил толком… О, как бы он сейчас поиграл с дочкой! Что бы они сейчас устроили в этом волшебном море! А Галя? Гена аж закряхтел от мыслей о жене и о том, ЧТО можно было бы ТУТ ДЕЛАТЬ… Ну, хотя бы с кем-нибудь поговорить! Он уже перелистал журналы и газеты, незнакомые значки, палочки, точечки, фотографии каких-то пейзажей, снимки космоса, планет, звезд… Если бы хотя бы уметь читать!
В обозримом пространстве кроме его небольшого коттеджа, за которым было немного деревьев и цветов, ничего не было видно, ни построек, ни растительности. На расстоянии нескольких км был ряд невысоких скал, начинаясь на берегу, они выступали в море. Обнаружив в доме удочки, Гена сходил туда на рыбалку. Увлекшись, он провел несколько восхитительных часов, таская одну за другой серебристые рыбины. Но… Не с кем было поделиться пережитыми эмоциями, не с кем было сварить уху, запечь рыбу в костре и радость померкла. Оставив одну, Гена выпустил остальных в море-океан.           Насобирал целый стог сухих водорослей, развел костер. Найдя за коттеджем подходящее место, накопал глины, чтобы запечь улов. Постарался собрать хоть немного дров, а то какие угли из водорослей? Делать что-то было приятно. И Гена старался не думать о том, что приготовив вкуснятину, ему некого будет ею кормить, чтобы не портить предвкушения действа, которое всегда воспринималось им как праздник.
Еда появлялась на столе, когда он приходил с пляжа, и сегодня он, разок искупнувшись, не стал валяться на песочке, а тихонько, как заговорщик, пошел в дом, чтобы посмотреть - кто управляется там по хозяйству. На столе лежала записка: «Гена, Гена, мы волнуемся о твоей психике, а ты ведешь себя как… Когда ты будешь готов к общению, просто дай знать! С уважением, наеконцы.» Тогда он и увидел снасти, стоящие возле дивана и вздохнув, отправился на рыбалку.
Вернувшись, увидел на столе несколько чисто вымытых сырых картофелин, зелень, овощи, хлеб, лук, чеснок, специи и соусы в оригинальных коробочках, сыр разных сортов, и два сосуда с вином, белым и красным.
- Какие вы внимательные, ребята, - сказал Гена, немного расчувствовавшись. - Спасибо.
Прихлебывая из бутылки в форме какого-то морского чудища, он упаковал приготовленную к запеканию рыбину в лепешку из глины и, вместе с картошкой, аккуратно закопал в углях, пристроив сверху оставшийся хворост. Принес из дома столик в виде краба и удобно установив его в песке клешнями, стал накрывать. Нарезал сыр, нарвал ломти лаваша, поставил баночки с соусами. Положил зелень и овощи. В шкафу стояла посуда, он взял большое блюдо в виде раковины, вернее это была просто большая раковина. Она переливалась перламутром с обеих сторон и была очень красивая.
… - Ну, короче, ребята, за все хорошее, - Гена сделал движение как будто чокается с невидимым сотрапезником, и сделал глоток из другой бутылки. Эта была сделана в форме какого-то фрукта, немного напоминавшего ананас. Пробку он выдернул за зеленый хвостик. - Попробуем, что тут получилось?
Получилось изумительно, и Гена с удовольствием умял здоровый, пахнущий специями и луком, пропитавшийся приправами, кусок.
- Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться, а за нэй Иванко як барвинок вьеться… Галю ж моя, Галю, дай воды напыться, ты ж така хороша, дай хоч подывыться!
Легкие сумерки опустились на побережье. Гена подпалил оставшуюся копну водорослей, приговорил вторую бутылочку и не столько опьянев, сколько желая себя развлечь, загорланил песни.
- А первая пуля, а первая пуля, а первая пуля, братцы, ранила коня. А вторая пуля, а вторая пуля, а вторая пуля, братцы, ранила меня… Эх, любо, братцы, любо, любо братцы жить! С нашим атаманом не приходится тужить!
На небе загорались первые звезды. Над гладью моря, дробившего на волнах ещё бледный отраженный свет, неслось:
- Вези меня извозчик, по гулкой мостовой, и если я усну, шманать меня не надо, я сам тебе отдам, ведь ты же в доску свой, ты тоже пьешь когда-то до упа-ада… Достаньте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, надеть ордена!
Гена перепел все, что смог вспомнить, включая «День Победы» и «Маруся, раз, два, тры, калына, чорнявая дивчина», посидел немного. Потом вдруг вспомнилась песня, которую пели родители:
- Там, вдали за рекой, загорались огни, в небе ясном заря загоралась, сотня юных бойцов из буденовских войск на разведку в поля поскакала… Они ехали молча в ночной тишине, по широкой украинской степи. Вдруг вдали у реки, засверкали штыки, это белогвардейские цепи… И бесстрашно отряд поскакал на врага, завязалась кровавая битва, и боец молодой вдруг поник головой, комсомольское сердце пробито…
Он с чувством спел, как тот упал возле ног вороного коня, как закрыл свои карие очи, и как отряд поскакал назад и в нем уже была не сотня бойцов и заря догорала.
Родители всегда пели, на все праздники и посиделки, и вспомнилось Гене, как однажды, на какой-то праздник, ему тогда было лет тринадцать или четырнадцать, они спели эту песню, и его крестный, дядя Миша сказал, серьезно, без иронии:
- Это была не песня - медитация.
Гена снова посидел молча, думая о родных, о доме, потом встал и посмотрел в ночное небо, уже вовсю сверкающее искрящимися звездами… и было почему-то две луны… одна слева, другая справа, хотя пьяным Гена себя не чувствовал, так, скорее под шафе.
- Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе видна. Так сын грустит о матери, так сын грустит о матери, грустим мы о Земле, она одна… а звезды тем не менее, а звезды тем не менее, чуть ближе, но все так же холодны. И как в часы затмения, и как в часы затмения, ждем света и земные видим сны… И снится мне не рокот космодрома, ни эта ледяная синева, а снится мне трава, трава у дома, зеленая, зеленая трава…
Он с надрывом спел припев и единственный куплет который знал, несколько раз, потом повернулся, к нему двигались какие-то фигуры. Гена застыл. Они приближались и при свете двух лун мужчина увидел осьминога, передвигающегося на нескольких щупальцах. Верхняя часть его туловища торчала где-то на уровне полтора метра от земли и смотрела на него двумя круглыми глазами, в одном из щупалец «осьминог» держал бутылку в плетеной корзинке. Еще двое походили на двух, ставших на ноги, слонят. Они похлопывали ушами, вопросительно глядели на него своими глазками и помахивали хоботами.
- Простите, - сказал один из них, поправив хоботом прижатую к туловищу бутылку, - мы подумали, может уже пришло время познакомиться?
Гена потерял сознание и упал на переливающийся под звездами голубой песок.