Зеркала

Пролог: Count Zero

Come away, O human child!

To the waters and the wild

With a faery, hand in hand,

For the world's more full of weeping

than you can understand.

William Butler Yeats, «The Stolen Child»

Когда я вышла из бара, шел снег.

Он падал густыми хлопьями, словно ждал своего часа последние почти два месяца, медленно опускался на землю и не таял. Город затих под снегом, убавил громкость, даже фонари, кажется, потускнели. Не было слышно ни музыки, ни машин, и воздух потрясающе пах зимой.

Я сунула сигарету в рот и щелкнула зажигалкой, подождала, пока загорится оранжевый огонек, пожирающий табак и бумагу, и выдохнула дым в холодный воздух. Пальцы, конечно, мерзли, но перчатки я не носила — боялась потерять. Карманы и рукава надежнее. Дым — тоже сойдет.

На другой стороне улицы шел большой, грузный мужчина, вокруг которого вилась и едва не подпрыгивала от радости такая же большая овчарка. За ними бежали две цепочки следов — степенная человеческая линия и собачьи петли. Ничего особенного. Ничего необычного. Ничего такого, чтобы я потом сказала, что получила в тот день одно или два предупреждения, знака, сигнала, что все пойдет не так.

Все всегда шло не так, если дело касалось меня.

Я выбросила сигарету, поправила на плече рюкзак и шагнула вперед, из-под козырька над крыльцом бара — в снежную кутерьму. Пришлось набросить на голову капюшон толстовки, потому что белые хлопья путались в волосах и начали таять.

Шапку я не носила, как и перчатки, по ровно той же причине.

Ключи от квартиры, где моя сестра снимала комнату, лежали в глубоком кармане куртки, запертые на надежную молнию — точно не выпадут. Там, в глубине лабиринта из проходных дворов, подворотен и арок, меня ждало маленькое личное одиночество, ноутбук с сериалом, шоколадка и тишина. Никаких подглядываний в экран. Никаких вопросов, на которые я бы не хотела отвечать: как дела в школе, которая уже давно не школа, какие планы, все ли я успеваю.

Декабрь перевалил за первую треть — канун сессии, разгар распродаж в торговых центрах, попробуй тут все успеть, если ты днем — студент, а вечером — супергерой за кассой. Я кое-как успевала, возвращаясь домой ближе к полуночи, усталая и голодная. Там, дома, на окраине большого-большого города, это всех раздражало.

Поэтому у меня были ключи от другого дома.

Официально я присматривала за цветами. Должен же был кто-то их поливать и говорить с ними, пока хозяйка — моя сестра, старшая и самая умная из нас всех, — уехала. По каким-то своим делам. Неофициально я получила возможность полторы недели отдохнуть от долгих поездок в метро, маминого стремления залезть в мои карманы, папиного осуждения и каверзных вопросов младшей сестры. Она, кстати, была самой красивой из нас.

А я родилась средней — и, кажется, несколько не задалась.

Идти в кедах по свежему снегу было холодно и мокро. Пальцы страшно замерзли почти сразу. Слишком легкие джинсы тоже не держали тепло. Снег запорошил плечи, налип на воротник, набивался в рукава и карманы — там, где он касался кожи, я чувствовала покусывание холода, злое и острое. Утренний прогноз соврал: теплая погода — поздняя осень, а не зима! — и не думала такой оставаться, обещанный плюс сменился на минус, а ясная ночь — на тяжелые снежные тучи. Завтра утром я пожалею, что не взяла с собой теплых вещей.

Хотя, наверное, никто не умрет, если я стащу у сестры свитер и шарф.

Возможно, она даже успеет вернуться до того, как я проснусь, если ее самолет не задержат — с такой-то погодой.

Темные запутанные дворы, которыми мне предстояло идти, давно перестали меня пугать. Я шагнула в первую арку через калитку в кованых воротах и отряхнулась почти как собака, пытаясь сбросить с себя налипший снег. Впереди, там, где кончалась арка, на асфальте была видна четкая граница между темно-серым и белым, и до меня здесь никто не проходил.

Мир казался вымершим. Пустым. Почему-то не горели фонари и огни в домах. Можно было вообразить, что во всем городе ты остался один, а остальные — исчезли, такой вот сюжет апокалипсиса. Я шла вперед — мимо детской площадки, окруженной кустами, мимо двухэтажного дома, который зачем-то вырос здесь, посреди двора, в окружении домов повыше, мимо торчащих из стен шахт, в которых дремали лифты, мимо брандмауэра левее, туда, где нужно было нырнуть в еще одну арку — и оказаться в маленьком, темном, почти квадратном дворике, похожем на каменный колодец.

И где-то здесь, именно здесь меня догнало чувство, что кто-то смотрит мне в спину.

Бывает такое иногда, что ты в темноте просыпаешься, лежишь и понимаешь, что нельзя оборачиваться, потому что за спиной что-то такое притаилось: оно знает, что ты знаешь, что оно здесь, а ты знаешь, что оно знает, но лучше не показывать виду, не давать ему повода. Лучше сжаться, закутаться в одеяло поплотнее, подумать о хорошем и добром и попытаться заснуть. Я в такие моменты всегда находила в себе силы вспомнить, как в детстве мы светили фонариком под кровать, чтобы показать — нет там никаких монстров.

Именно поэтому я обернулась.

Там, где раскрывался темный зев арки, кто-то был.