Жена Богом дана

Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись Маскаевы на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, но не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно и про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Жена Богом дана
Предки мои, Маскаев Леонтий с женой Агашей, жили в Саранской губернии. Жили себе, да и жили. И вот однажды…
День тот зимний начался в их доме, как всегда. Было холодно, и хозяин, молодой статный мужик, укрыв жену потеплее, зажёг лучину и затопил печь. Через несколько минут огонь от печи осветил убогое убранство чисто прибранной выбеленной хаты.
– Да, – с горечью подумал Леонтий. – Работаем как проклятые, а всё на чужого дядьку. Вот если бы своя землица кормила. Эка, куда меня хватило, – одёрнул себя Леонтий, понимая бессмысленность своих желаний.
Помолившись перед иконой, висевшей в красном углу, вышел. Пока чистил снег, управлялся с хозяйством, совсем рассвело. Агаша хлопотала у печи. Не успели они позавтракать, как вошёл кум Андрей, принёс письмо от брата, который ещё весной с семьёй отправился на поиски лучшей жизни в Сибирь.
– А ну, кум, пособи. Письмо вот от братухи. Почитай.
Нужно сказать, что в воскресную школу при церкви ходили они вместе, но читать научился только Леонтий. Мужчина, бережно взяв листок из рук кума, сосредоточенно вглядываясь, медленно начал перечислять приветы родственникам. А потом, затаив дыхание от волнения, продолжил дальше:
– Земля вся для пахоты пригодная, сей, сколько душа пожелает. Люд, который руками мастерит: плотники, сапожники- в артели сбиваются, до двенадцати серебряных рублей имеют. (Так это ж целое состояние, – промелькнуло в голове Леонтия.) – А река Томь не одну рыбную артель кормит. И Васька (мой сын) тоже рыбачил всё лето, смогли насолить рыбы на всю зиму. Пока морозы, поживём на заимке, а с весны дом будем ставить.
Писал он ещё, что землю свою уже наметил, а солнце пригреет- с сынами распашет. Трава по пояс - коси сколько хочешь. В лесу живности много, и она ничья, только не ленись. По тому, как притихла моющая посуду Агаша, понял Леонтий, что и её проняло до самого сердца, за душу хватило это письмо. И Андрей, и Агаша, да и сам Леонтий не думали, что есть на земле мужицкий рай, где ни на кого - то спину гнёшь, а на себя работаешь, очень хотелось в это верить.
– И что это выходит? Не прогадал братуха, продав своё здесь? Ты как, кум, полагаешь?
Леонтий молчал, его красивые губы растянулись в улыбке.
– Да, - наконец произнёс он, поглаживая рукой ухоженную бороду. – И не знаю, что сказать, прямо - таки чудеса.
Они ещё долго сидели, прикидывая, обсуждая все преимущества новой жизни. Но неизведанное всё-таки пугало.
Андрей ушёл, а Леонтий с Агашей не могли успокоиться. Как ни старались Маскаевы, работая на людей, брались за любое дело, но едва сводили концы с концами. Завести бы больше скотины, но пасти её и косить траву негде. Про пашню и разговоров нет. Письмо тронуло их крестьянскую душу с вечной тягой пахать, сеять, косить. С того дня у них только и разговоров, что и кому продать повыгодней. С домом вообще проблем не было. Сосед, зажиточный мужик, купил его старшему сыну. Корову с телёнком весной всякий возьмёт, это не в зиму.
Но была у них ещё одна беда. Женаты они уже десять лет, а детей Бог не дал, вот и надеялись на чудо. А вдруг там, на земле обетованной, Господь им деток пошлёт. Женились они по большой любви и жили счастливо. Ни разу Леонтий свою жену не упрекнул, а только, как увидит детишек, играющих на улице, сердце от обиды заходится. Почему вот так, за что наказал их Отец небесный? Сам он в сиротстве рос у чужих людей, родителей не знал, но грех жаловаться, работой не морили, хлеба давали вдоволь, в воскресную школу определили.
Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, он не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.
Пришёл Петр и повёл Леонтия в уже натопленную баню. И тут удивлению мужчины не было конца. Всё построено добротно, удобно, под одной крышей. В предбаннике зимой протапливали, чтобы, выходя из бани, не простудиться. Летом это была кухня, где готовили себе и скотине. Везде вдоль стен сложены поленницы. Летом крытый двор спасал от жары и дождей, зимой - от бурь и снега.
Возвратившись из бани, Леонтий еле добрался до печи, где постелила Мария. Уставший больной, быстро уснул. Утром пришелец чувствовал себя лучше, боль отступила. Об Агаше старался не думать, а уже через неделю помогал хозяйке управляться.
Маруня, так звали Пётр и Варвара его спасительницу, ни минуты не могла сидеть без дела. С печи Леонтий часто наблюдал за ней. Молчаливая, улыбчивая Мария по дому передвигалась очень тихо, всё, к чему касались её руки, преображалось. Тесто превращалось в душистый, особенный хлеб, который раз в неделю пекла для церкви и для семьи Петра. Они с Агашей ели чёрный, ржаной хлеб. Там, где жили раньше, белый ели только по большим праздникам.
Здесь, у Марии, в кладовой мешками стоял горох, гречка, пшено, мука, в кадках мороженое мясо, молоко, которое морозили в мисках и складывали друг на друга. Летом, когда молока надаивали много, со сметаны сбивали масло, а потом его топили и сливали в крынки. В хате царил достаток, всего было много, но не для кого. Появление Леонтия отвлекло её от чёрных вдовьих мыслей. Она очень радовалась, видя, как выздоравливает постоялец и к нему возвращаются силы. Высокий, статный, с ухоженной бородой и усами - просто Христос с иконы, и мастер на все руки! Как только начал подниматься, работу со скотиной взял на себя, несмотря на уговоры Марии.
Немного окрепнув, Леонтий в воскресный день отправился в церковь. Всё в ней было родное, привычное, только не было рядом его половинки. Боль утраты снова нахлынула на него.
Служба шла своим чередом. Мужчина не заметил, как по привычке запел вместе с певчими в хоре. Батюшка Василий сразу выделил молодой, красивый, сильный голос. У священника был абсолютный слух, отметил, что парень ни разу не сбился.
- Кто же это так чисто выводит? – подумал настоятель, оглядывая прихожан.
И вдруг заметил Марииного постояльца, который стоял, опершись о стену, пел, а из глаз катились слёзы. И Василий вспомнил его.
– Бедолага, это же я его жену отпевал.
Служба закончилась, батюшка подошёл к Леонтию, обнял по – христиански:
– Порадовал ты всех своим пением, добро пожаловать к нам.
Долго беседовали. Выслушав Леонтия, батюшка сказал:
– Мария - баба прилежная, добрая и тебя, вот, выходила. Ты молодой - женишься. В деревне молодиц много, детей тебе родят. Или ещё куда отправишься?
– Нет, я теперь от Агашиной могилы не ходок. Тут и останусь.
– Вот и хорошо.
И стал Леонтий петь в хоре.
Время летело быстро, за хлопотами, за заботами настал пост, а там и Красная пасха. В доме Марии царила предпраздничная суета. Она, как всегда, пекла пасхи и для церкви, Леонтий помогал ей. На всенощную шли вдвоём. Отношения между ними с самого начала их знакомства установились добрые. Бесхитростный вдовец чувствовал тепло и опеку Марии и отвечал на это помощью и заботой. Ему не нужно было говорить, что надо делать, крестьянскую работу знал досконально и старался на совесть. По дороге встречали прихожан, спешащих на службу. Разговаривали:
– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение паски, кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была»...
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.
- Так можно и ушибиться, - сказал смущённо.
В этот же вечер перешёл жить в дом Петиных родителей. Всю ночь молился. И если раньше, едва закрыв глаза, видел во сне Агашу, говорил с ней, советовался, то, уснув под утро, увидел во сне Машу, только молодой и желанной. Проснувшись, снова молился и просил у Бога покоя для своей измученной потерей души, но облегчения не получил.
Ещё и надоедали «невесты». Самая настырной была Стеша - молодка на выданье, красивая, бойкая, языкатая. В деревне стали поговаривать об их свадьбе. Леонтий не знал, что ему делать. Вопрос решил Пётр по просьбе друга. Пошёл к Стешиной матери, пригрозил:
– Дочь не угомонишь, ребят попрошу ворота дёгтем вымазать, век не отмоется и замуж никто не возьмёт.
Для деревенской девушки - это самое страшное наказание.
Время шло, уже и Ильин день на носу. Леонтий намаялся, весь день сено возили. На сеновале и уснул. И видит он дивный сон:
Агаша в поле, вокруг цветы, трава по пояс. Руки расставила, смеётся, бежит быстро, Леонтий едва за ней поспевает.
– Хороша земля Сибирская, богатая! – говорит она.
Дошли до края поля. Леонтий её не отпускает:
– Плохо мне без тебя, голубка.
А она:
– Остаться не могу, ты не будешь одиноким.
– Мне никто не нужен, кроме тебя.
Вдруг навстречу Мария идёт. Поравнялись, Агаша ему и говорит:
– Вот тебе жена - Богом дана.
– Она же мне в матери годится, что люди скажут?
– А что тебе люди, если сердце прикипело, она тебе и сына родит.
– Мария же старая.
– Тело стареет, а души - то у нас у всех молодые.
– Не уходи, – умолял Леонтий.
Исчезла Агаша.
– Она умерла, – промелькнуло в голове мужчины.
Дальше шёл с Марией, родной, любимой и желанной, от переполнявших его чувств, проснулся.
С тех пор не стало ему покоя. На исповеди решил открыть сердце батюшке. Тот выслушал внимательно про сон спросил:
– Сам - то ты в это веришь?
– Не знаю.
– А ты не думал, что детей у покойной из - за тебя могло не быть. Есть женское бесплодие и мужское тоже.
– Нет, я этого не знал.
– Не тревожь Марию, ей сполна горя досталось. Детей, мужа потеряла, чёрная, от горя ходила, совсем недавно отошла. Люди тебя не поймут. Молодых мало? Смотри сколько их, показал рукой в сторону девушек, столпившихся слева.
– Если не она, то никто не нужен, – с горечью ответил Леонтий.
Лето пролетело быстро, спешили управиться до холодов. Зима выдалась снежной. Леонтий старался снег и у себя убрать, и у Марии. После того случая стали отношения у них натянутые, Маша, избегала мужчину, по – прежнему, кушать готовила и на него, но приносила еду в его отсутствие. Он тоже боялся к ней подходить, чтобы, невзначай, не обидеть. Старались не видеться друг с другом, как одинокие, обделённые люди, между ними встала пропасть отчуждения.
Прошёл год, как не стало Агаши. В церкви отслужили панихиду, поминали у Леонтия. Стемнело быстро. Проводив гостей, мужчина пошёл управляться со скотиной. Мария домывала посуду. Пришёл тихо, незаметно, подойдя, спросил:
– О чём ты все время думаешь?
– Как там у Бога Егорушке, деткам, Агаше? Помнят ли они нас?
– Не знаю.
– Я, как вдовой осталась, думала, что и улыбаться разучусь, а вот живу, дышу. Зачем? Знаешь, самая большая боль - это терять детей, – смахнула слезу Маша. – Тяжелее горя нет, чем пережить своих кровиночек. А ты молодой, женишься, дети будут. Вон, какой ты мужик: добрый, красивый, работящий - любая за тебя пойдёт.
– А ты бы пошла?
Вопрос Леонтия застал женщину врасплох.
– Что такое говоришь? Блуд это, грех. Ты же мне в сыновья годишься, что люди скажут? Конечно, нет, да и старая я, детей не смогу родить.
– А батюшка сказал, что, может, не Агаша, а я бесплодный. Зачем тогда буду нужен жене молодой?
– Бабёнок в деревне много одиноких с детьми. Галя, Варина двоюродная сестра твоих лет, а у Нюры Найдёновой и дети есть, и по возрасту тебе подходит.
– А по мне, если не ты, то и не нужен никто.
Мария поняла, что разговор бесполезен, засобиралась домой, где, стоя перед иконой на коленях, плакала от безысходности.
– Лучше сразу мысль греховную из головы отбросить, зачем парню жизнь портить? У него, может, дурь из головы уйдёт, женится, ещё меня благодарить будет.
Леонтий тоже всю ночь не спал, понял бесполезность своего желания жениться на Маше.
Перед Рождеством поехали Петя и Леонтий на ярмарку. Хозяйка за работу отдала ему объезженного жеребца да тёлушку. Надумал Леонтий коня продать, а тёлку на корову оставить. С ярмарки привёз гармонь, купил Маше красивый платок в благодарность за её доброе сердце.
На Рождество после церкви решили собраться у Пети. Варя пригласила сестру Галю для знакомства. За столом Леонтий никого, кроме Марии, не видел, а когда накинул на её плечи платок, то само собой получилось, что обнял женщину. Галя, видя себя лишней, ушла домой. Мария сидела, сгорая от стыда, ведь это она сама просила Галю прийти, а так негоже получилось.
После этого старалась не пересекаться с Леонтием. Еду относила Нюра, старшая дочь Петра. Белье грязное забирала Варя. Думалось Маше, что он забудет о ней, да и сама в сердце своё не хотела его впускать.
Время шло, Леонтий тоже встреч не искал, но все заметили, что похудел, осунулся.
– Очнись, - однажды сказал Пётр. - Беду пережил, от болезни тяжёлой Господь избавил, сам себе придумал кручину. Что тебе неймётся? Сыт, в тепле, в добре, девок, лишь свистни, десять прибегут. Чего тебе ещё надо? Хорошо, Мария умнее тебя, а то срам - то какой, люди засмеют.
– А на кой мне люди? Если роднее и милее её, голубушки, на всём белом свете нет никого.
– Ну, уж не знаю, чудной ты какой – то. Хотя, правду сказать, сам был в мальчишестве от неё без ума. Всё похожую девушку, искал и нашёл.
В чём уж он видел схожесть Маши и Вари, это не понять. Рослая, с толстой русой косой и большими синими глазами, Варя больше походила на Леонтия. Но как можно понять влюблённых людей? Им маленькие ростом кажутся высокими, а пухленькие видятся худыми. Неведомо, чем закончился бы этот разговор, но вошла Варя:
– А ты женись, венчайся, перед людьми и перед Богом женой назови. А мы по - другому Марию не отдадим, правда, Петя?
Муж почти подпрыгнул, - «а вдруг про любовь его детскую услышала, запилит. Но, кажись, обошлось».
Приближалась весна, а с ней и Красная пасха. Маша, чтобы отблагодарить Леонтия за платок, сшила ему рубашку. Позвала к себе примерить. Надел он её - красавчик - красавчиком. Стоит, не дышит. Мария рубашку поправляет, работой своей любуется.
– На всенощную и наденешь, любой красавице будешь люб.
– А тебе люб? – взяв её руку в свою и прижав к губам, глядел на Марию с надеждой.
– Я думала, ты уже успокоился. Подумай, наконец, что люди скажут?
– А что нам люди? Повенчаемся, женой тебя назову. Сколько отмерено нам вместе проживём, любить буду, беречь, не прогоняй. Я тебя не тороплю, мне спешить некуда.
– Что батюшка обо мне скажет? Страшно и подумать, что будут о нас говорить, – причитала Маша, но той твёрдости, что звучала раньше, в её голосе уже не было.
Пришло лето со своими хлопотами и проблемами. Крестьянская жизнь замирала зимой, сосредоточившись на скотине, а летом всё крутилось вокруг заготовить да припасти. В народе говорят: «Лето - припасуха, а зима - подбируха».
Не покладая рук трудились Леонтий с Петром и сын Петра - Семён. Никогда лошадь не запарит, в любой работе отцу подмога. Заготовили дров на три дома да в церковь несколько подвод отвезли, благо, что леса вдоволь – руби. Старались до покоса с топливом управиться.
Загребать сено ходили все: и Маша, и Вера, и Нюра. Сена надо зимой много, пусть лучше останется, чем не хватит. В Сибири и в мае не всегда скотину пасут, потому и работали стараясь. Травы поднялись хорошие. На огородах картошки, репы и капусты уродило много.
Как осень прошла, не заметили. С полей всё убрали, работы стало меньше, а вот горьких дум у Леонтия больше. В любовных делах он профан. За Агашей ухаживал, когда был ещё совсем молод, горяч, мог из хоровода взять её на руки и кружить, песни ей душевные пел. Гармошки своей не имел, но в доме, где рос, музыку любили. Однажды попросил у своего названого брата Ивана инструмент и очень быстро научился играть, любую песню подбирал на слух. Не представлял, как для Марии будет петь, поймёт ли его?
Почему - то вспомнил: будучи десятилетним мальчиком, подсмотрел, как его приёмная мама заплетала косички младшей сестрёнке Клаве, единственной девочке в семье. Прижав дочку к себе, говорила:
– Ты моя хорошая, девочка пригожая.
Этой нежности радовалась сестрёнка, а ему очень хотелось, чтобы мать произнесла хотя бы раз и ему эти слова, ни Леонтию, ни Ване, ни старшим братьям мама никогда не говорила их. Став старше, понял, что это такой женский секрет, и только они его понимают. Вспомнил, что, когда ссорились с Агашей, было достаточно сказать ей волшебные слова:
– Ты моя хорошая девочка, пригожая.
И его женщина светилась счастьем.
– Как же я забыл об этом? - подумал Леонтий. - А вдруг и сейчас смогу заветными словами растопить лёд в сердце строгой избранницы?
Выпал первый снег, и решил Леонтий ещё раз попытать своё счастье. Пришёл к Марии, взял её нежно за плечи и дрожащим от волнения голосом прошептал:
– Ты моя хорошая, ты моя пригожая.
И любимая, желанная, уронила голову на его грудь, замерла. Покрепче прижал женщину к себе.
– Теперь не отпущу.
На Покров они венчались. Свидетелями стали Петр и Варя. Односельчане их не поддержали, не поняли, открыто осуждали. Только деверь с женой, желающие счастья Марии, стали их опорой. Они и уговорили Марию не мучить себя, быть счастливой. После венчания расцвела женщина поздней бабьей красотой. Леонтий посвежел, расправил плечи, волосы и борода покрылись немного сединой, стал выглядеть старше. И вскоре большая разница в возрасте (Марии - пятьдесят два, а Леонтию - тридцать четыре) была незаметной. Через год у них появился Антоша. Когда держал на руках только что родившегося сына, Леонтий плакал от счастья и благодарил Всевышнего за Его милость.
После рождения малыша отношения между супругами стали ещё нежнее. Жили по -доброму, по-христиански. Бывало, с ярмарки мужики домой не торопятся, у дальних кумушек гостюют, а Леонтий к своей голубушке спешит в любую непогоду. Скоро про них в деревне перестали сплетничать.
Нашлась другая тема: Стеша, что Леонтию прохода не давала, сбежала с заезжим мужиком, а он женатым оказался. Через время вернулась, а ещё через полгода родила дочку Фетисту. Многие от неё отвернулись. Парни мочились под воротами гордячки - это наказание деревенским красавицам, которые отшивали своих женихов. Подруг как корова языком слизала.
В такую трудную минуту постучала в их дом Мария. Принесла подарок для Стеши и малышки. Роженица к гостье не вышла. Разговаривала Мария с матерью:
– Какой срам! Людям стыдно в глаза смотреть.
Гостья утешала:
– Люди поговорят да перестанут, а у тебя внучка родилась.
Федосья обняла Марию, поблагодарила.
– И зимнее не покупайте, я Антошин тулупчик и валеночки отдам.
Попрощавшись, ушла.
Только Мария за дверь, выскочила из горницы злющая Стеша, начала ругать мать:
– Ты её ещё приглашаешь, разлучницу. Если бы не она, я за Леонтия замуж вышла бы.
Мать в это время разворачивала подарки.
Пелёнки, кофточка вязаная, шерстяная шаль новая для роженицы. Даже злая Стеша замолчала, видя красивые вещи, ей стало стыдно, заплакала.
- Знает Мария правило, которому не грех и нам поучиться, - быть всегда с теми, кому мы сейчас можем помочь и утешить. Даже если от них отвернулся весь мир, – проговорила Федосья.
Антоша уже крепко стоял на ногах, когда в деревню приехали ещё одни родственники. Леонтий знал, что у него есть какие - то кровные в той деревне, где жили Агашины родители, но, когда остался сиротой, взяли его в дом чужие люди. О смерти жены написал и её родным. Вот так его двоюродный брат узнал, где живёт Леонтий, и тоже приехал с семьёй на новые земли.
Иван, его жена Дуня, два сына- Фрол, Прохор и дочери - Арина, Даша, Поля прибыли в зиму. Разрешили им жить в доме родителей Петра. Иван - человек сговорчивый, непьющий, сладил со всеми сразу. С мужиками брался за любую работу, Фрол - его сын, взрослый парень, во всем помогал отцу.
Зиму прожили вроде ничего, а как весна пришла, Дуня нрав свой показала. То молоко ей кислое принесли, то мясо лежалое, то картошка мелкая. И всё по соседям бегает да на свою долю нелёгкую жалуется, что мужики её работают, а их не ценят. Сплетницы поддакивают. Мария с Варей, когда эти разговоры услышали, перестали продукты носить. А жить - то на что? Нового не уродило в огороде, да и не сажали пока ничего, скотину свою ещё не завели. Вот уж правду говорят: «Добрая жена - бедному пособит, а вздорная - богатого разорит». Петр стал говорить Ивану:
– Угомони бабу, своих жён обижать не дадим.
Отругал Иван супругу, а ей всё равно неймётся. Никто в деревне и не собирался им помогать. Бабы выслушают, головой покивают, а всякая думает: «Я бы тебе и снятого молока не дала».
Вот такие дела, засобирались Иван и Дуня в другую деревню. Леонтий с женой денег дали, телушку стельную Мария из сарая им вывела, а муж ругает:
– Скажи, за какие заслуги ты ей почти корову отдала?
– За покой, не будет по деревне славить, – ответила она.
Они уехали. Через год посватал Фрол Нюру, Петину и Варину старшую дочь. В деревне появились ещё одни родственники.
Больше сорока лет прожили Мария и Леонтий в любви и согласии. Моя мать вспоминала:
- Только забрезжит рассвет, бабушка тоненьким голосом поет молитвы и псалмы, позже присоединяется дед. Потом вся семья становилась на колени перед иконой, дед читал молитвы, перекрестившись, расходились, всяк, по своим делам. Но однажды проснулась от тишины, – рассказывает мама. - Сразу поняла, что стряслась беда. Дед сидел на лавке и горько плакал. Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Сиротка
и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка
Подошла к нему, стала жалеть:
- Не плачь, деда.
Он посмотрел на меня, не видящими от слёз глазами:
– Угасла моя звёздочка.
Я его успокаивать:
– Сейчас же утро, солнышко светит.
Леонтий ответил, тяжело вздохнув:
– Для меня только ночь.
– После похорон дедушка прожил очень мало, - продолжила мама. - Когда весной умерла баба, он всякий интерес к жизни потерял. Стол, скамейку поставил у могилы. И когда ни хватись, он всё там, на кладбище. Однажды вечером кинулись, а его нет. Мама меня послала за ним.
Сибирские вечера в июне светлые. Он сидел, положив голову на руки, глаза закрыты, казалось, что спит. Лицо его выражало умиротворённость и покой.
Не стало Леонтия. Он завещал своим детям и внукам землю Сибирскую, обетованную, любить, беречь и защищать. Так закончилась история о двух любящих сердцах.

Сиротка

Современный любовный роман
335305

Мой зверь безжалостный и нежный
Рита Навьер 3230435
Эксклюзив

Проза
453710

Развод. Цена Предательства
Елена Безрукова, Элен Блио 936751
Романтическая эротика
386791

Спорим, будешь моей
Елена Тодорова 7931028
Молодежная проза
237805

Хочу играть в тебя
Инна Стужева 12355380
Подростковая проза
396909

Мой любимый враг
Рита Навьер 1914582