Жениться и обезвредить

***

Андрей Белянин

Жениться и обезвредить

…Утро не задалось с самого начала. Причин много. Первую могу указать абсолютно точно: вчера мы с котом Васькой «побились об велик заклад» (на пол‑литра сметаны), что наутро бабкин петух не прокукарекает мне подъём в четыре часа, а дотерпит как минимум до восьми. Согласитесь, довольно завлекательная идея дать усталому милиционеру хоть один раз в законный выходной выспаться по‑человечески. А в результате что?

В полчетвёртого утра я проснулся сам как миленький и ворочался с боку на бок, ожидая, закричит или не закричит эта проклятая пернатая скотина?! Не закричала… Но ровно в ноль три пятьдесят девять за окном раздались звуки приглушённой борьбы, перемежающиеся хриплым рычанием, горловым мявканьем и свищущими ударами крыльев.

Да‑да, внизу, прямо у нас на заборе, чёрный Васька пытался зажать клюв бабкиному петуху, а тот отбивался, как психованный горнист, которому враги‑контрреволюционеры не дают сыграть полонез Огиньского. Причём кот явно сдавал! Такое впечатление, что горластая сволочь с гребешком за лето окончила курсы какого‑нибудь экзотического стиля ушу типа «пьяный петух в балетной пачке»… Он так лихо дубасил Василия крыльями под рёбра и шпорами в пах, что только шерсть летела!

Положение спас заспанный Назим, вылетевший из‑под крыльца с ножом в зубах и половником наперевес. Петух вырвался, взлетел на наши ворота и уже оттуда победно прокукарекал наступление утра. Я глянул вниз, заботливо плеснул водички на распростёртого кота и окончательно понял – петух не жилец. Теперь у него уже трое кровников…

В горницу спускался мрачно, вроде бы и зевая, но, с другой стороны, не усну теперь точно. Яга суетилась у печи, судя по тому, что на меня даже не глянула, – тоже не в настроении. И должен признать, повод у неё есть, и весомый…

Отмотаем некоторое время назад. Итак, я – Ивашов Никита Иванович, младший лейтенант милиции, бывший москвич, непонятно какими судьбами угодивший в мир русских сказок времён царя Гороха. Застрял здесь крепко‑накрепко, занимаюсь своим делом, состою на жалованье и в целом вполне обустроился.

Сам царь у нас хороший, здравомыслящий, хотя и разноплановый, что порой приводит к нехилым казусам и перекосам. Однако ума открыть в столице первое отделение, назначить меня сыскным воеводой и поселить в тереме Бабы‑яги ему хватило. В остальном типичный русский самодур – и на плаху пошлёт, и последней рубахой с нищим поделится. Таких в народе любят…

А вот бабка у нас уникальна по всем параметрам. Она и хозяйка, и эксперт‑криминалист, и просто бесценный фольклорный персонаж – не любить её нельзя! Да и опасно, кстати. Хотя тут я, возможно, сгущаю краски в связи с теперешними проблемами, но о них позже сами догадаетесь.

…Из сеней высунулась заспанная Митькина физиономия, он одним глазом оценил обстановку, сопоставил две наши недовольные рожи и мудро решил не возникать. Первоначально этого увальня, с силой Ивана Поддубного и мозгами, как гири того же борца, нам дали в нагрузку. Потом он прижился, пообтесался и даже заметно поумнел, хотя жизнь нам продолжал отравлять с завидной регулярностью. Зато милицейскую работу любит круче квашеной капусты, а это подкупает…

Во дворе тихо перекликались дежурные стрельцы охранной сотни Фомы Еремеева. Тоже наши ребята, практически местный спецназ. Без их помощи в Лукошкине уже никуда, в конце лета, ближе к осени, преступность всегда активизируется. Разбойники, воры и спекулянты стремятся набить карманы до наступления холодов и зимовать на доходы от продажи неправедно нажитого добра, в тепле и уюте… Ха!

Вот тут‑то, на страже закона и правопорядка, и появляемся мы, вечные заступники и вечные крайние. Попробую всё объяснить по порядку, но не сейчас – Яга уже накрыла на стол и ждёт к завтраку:

– Ты кушай, кушай, Никитушка, не смотри на меня старую, чего уж…

Я молча обозревал стол: гречневая каша с грибами, блины с мёдом и горячий чай. Надо умудриться и что‑то съесть, и не обжечься, и вылезти из‑за стола как можно быстрее. Потому что начинается…

– Олёнушка‑то твоя, слышала, к обеду приезжает. Ну вот и ладушки, не век же тебе холостым ходить. А я‑то уж сама буду, обо мне и не думай, кушай давай…

Это у нас уже третий день. Бабка просто изводит меня муками совести и сама на немецкий валокордин подсела, как на наркотик. Валерьянка с пустырником уже не помогают…

– Я ж не без понятия, ваше дело молодое – честным пирком да за свадебку! А я тебе кто? Я те как есть никто, на венчание пригласили – уже спасибо! Мог бы и взашей турнуть дуру старую, я ить не в претензиях…

– Бабуль! – Я со стуком отложил ложку.

– Чавой, Никитушка? – мгновенно делая самые невинные глаза, вскинулась моя домохозяйка. – Али кашка не упарилась, али блинки остыли, а может, болтовня моя старушечья не ко двору пришлась? Дак ты плюнь и прости, мало ли чё развалина слабоумная на костяной ноге языком молоть будет…